Я люблю ритм повествования Сэлинджера, и поначалу стук в дверь органично соединялся с этим ритмом. Но потом было несколько секунд тишины – и стук возобновился, на этот раз сильнее, чем раньше. С синкопой. Я открыл, на пороге стояла она. Девушка из кафе-мороженого. В лосинах и обтягивающей клетчатой рубашке – совершенно светский вид. Можно войти, спросила она и прошла мимо, не дожидаясь ответа. До меня донесся запах волос, недавно вымытых. Запах женщины. Я спросил ее, не хочет ли она чего-нибудь выпить, и тут же извинился: у меня в комнате толком ничего нет. Просто я привык предлагать гостям выпить, сказал я и вдруг вспомнил: а, секунду, у меня есть вода.
С удовольствием, ответила она. Я протянул ей бутылку. Она стала жадно пить – так прикладываются к бутылке пива, чтобы набраться смелости, а потом присела на краешек моей кровати и сказала: можно у тебя кое-что спросить?
Да, конечно, ответил я. И тоже сел на кровать, но подальше от нее. Что-то в ней говорило: ближе не надо. Я прислонился спиной к стене и вытянул прямые ноги, но не слишком сильно. Следил, чтобы мои стопы не коснулись ее бедер.
Она заправила волосы за уши, так что стали видны ее сережки, и только потом повернула голову ко мне и спросила:
– Ты знал заранее?
Мне показалось, что я понял, о чем она. И все же, чтобы выиграть время, я притворился дурачком:
– Знал заранее о чем?
– Что у вас не получится, у тебя и… твоей жены. То есть… до того как вы поженились или хотя бы в первый год после этого – было заметно, что?..
– Слушай, ну… – прошептал я. И осекся. Я понятия не имел, что сказать.
Тогда она встала и начала ходить по комнате. Комната была маленькая, так что свободного места оставалось немного. Раскрытый чемодан, письменный стол, корзина для бумаг, свободный простенок, две пары ботинок на полу, одна из них покрыта засохшей грязью. Она ходила между всем этим, ее щеки покраснели, сережки прыгали, она двигалась завораживающе – это было похоже на танцевальное шоу. Танец растерянности. Она собирала волосы и снова распускала, взяла с моего стола ручку и стала нажимать на кнопку, кружилась на каблуках и чуть не налетела на чемодан, но в последнюю секунду обошла его, подтягивала рубашку наверх и ритмично похлопывала себя по лосинам, как будто отбивала ритм для своего танца, и между делом говорила, обращаясь то ко мне, то к себе самой: я очень извиняюсь, мне не стоило приходить сюда, что это вдруг я свалилась тебе на голову посреди ночи, ты ведь вообще со мной незнаком, забей, забудь, я сейчас уже уйду, ох, как стремно…
– Не уходи, – попросил я.
Она прекратила ходить по комнате. Села. Скрестила руки. Не глядя на меня. У нее были красивые пальцы. Фиолетовый лак подходил по цвету к рубашке.
– Это долгая история, – сказал я.
– Да. – Ее губы сложились в нерадостную улыбку. Она уставилась на мои кеды.
– И… я не хочу вываливать перед тобой все. Поэтому я не ответил прямо.
– О’кей. Я уж думала, что напугала тебя.
– И… Все еще слишком свежо. Я до сих пор не могу взглянуть на это со стороны.
– Когда вы вообще расстались? Это… ничего, что я спрашиваю?
– Три месяца назад.
– Действительно свежо, – сказала она и снова отхлебнула воды. Глоток поменьше.
Я взял у нее бутылку и тоже сделал глоток.
– Думаю, что… нет, знаешь что, нет, я не знал заранее, – сказал я.
Мор медленно кивала, и мне показалось, что так она выражает свое разочарование.
– Но это не значит… что нет вещей, которые понимаешь только постфактум.
– Например что? – Она повернулась ко мне всем телом.
– На-при-мер, – я растягивал слова, чтобы выиграть время для размышления, – ну, вот поскольку сейчас я путешествую, я вспомнил кое-что, что произошло с нами во время путешествия после армии.
– А куда вы поехали?
– Мы долго колебались: то ли поехать в Австралию, то ли на Восток, и в конце концов выбрали Восток – денег было маловато. И вот как-то утром я просыпаюсь в гестхаусе в Дхарамсале[7], вижу, что ее в кровати уже нет, иду на завтрак и обнаруживаю ее там: сидит в одиночестве, со скорбным лицом. И не успеваю я заказать у стойки кофе – она выпаливает: надо было поехать в Австралию. Почему? Выясняется, что за завтраком она сидела с каким-то Крокодилом Данди[8], который заливался соловьем про австралийские пустыни, и теперь она не может отойти от впечатления. Но, любимая, говорю я ей, над тобой Гималаи, у твоих ног – самая красивая в мире долина…
8
Герой фильма П. Файмана «Крокодил Данди», австралийский охотник, который покоряет сердце нью-йоркской журналистки, приехавшей написать о нем репортаж.