— Но... пошла... Зарка!
Боря поднял с земли хворостину и побежал отворять калитку. Корова замычала, покрутила хвостом и вышла на улицу.
Осеннее солнце поднималось за Иртышом. Длинные косые тени тянулись по улице. Босые ноги Бори тонули в прохладной пыли. Размахивая хворостиной, он шел за хвостом коровы и вспоминал сон, Андрейку, парк, опушенные снегом ели, лыжи. Ах, какая хорошая жизнь была дома, на Удельной! Где-то сейчас Андрейка? По-прежнему ли он ловит карасей? Счастливый Володя живет в Киштовке у тети Горпины и не знает, как тяжело сейчас его младшему братишке.
— Н-но!.. Зарка!.. Куда!
Корову надо гнать через весь город. Больше часу уходило на это дело, но Боря доволен. Пусть бы еще в два раза дальше, только бы поменьше времени находиться дома, где слышишь одни попреки.
— Не будь дармоедом! — скажет хозяйка, если Боря присядет отдохнуть. — Пойди чурок для самовара наготовь.
— Да я уж наколол.
— На запас постарайся. Руки не отвалятся. Не сиди без дела.
...Нет, уж лучше корову гонять в поле. Идешь за ней, никого нет, один.
— Куда?.. Зарка!..
Чем ближе к поскотине, тем чаще и чаще встречались коровы — белые, черные, пестрые. Они мычали, перекликаясь, словно разговаривали на коровьем языке. Их гнали хозяйки или детишки вроде Бори. Нет, не вроде Бори. Те гоняли своих коров, а Боря — работник, батрак, гнал чужую. Вернутся ребята домой, им матери нальют молока. А Боре вчера не дали. Только чай Бедариха слегка забелила. Девчонок своих небось поит, и сама пьет, и Бедареву наливает!
А девчонки у хозяйки противные. Нос задирают, лентяйничают. Всякая работа, что потяжелее да погрязнее, всегда на Борину долю достается. Позавчера Боря показал младшей кулак, та матери наябедничала. Конечно, попало Боре.
— Ты что кулаки, язва, кажешь? Забыл, кто тебя хлебом кормит? У-у, скотина неблагодарная!
И хватила Борю по щеке да по другой.
Боря глотает слезы, вспомнив незаслуженную обиду.
— Зарка! Но-но!
Загнал Боря корову и пошел назад. На пожарной каланче шесть раз ударили. Торопиться надо. Опять Бедариха ругаться станет, что долго без дела шатался. Боря прибавил шагу.
— Эй, Странник! Сколько лет, сколько зим!
Боря даже рот разинул от удивления.
— Гришка? Рифмач!
— Здравствуй!
Своим глазам Боря не поверил от радости. Неужели это в самом деле на подводе сидит Гришка и помахивает кнутиком?
— Ты как здесь? — спросил он, удивляясь все больше и больше.
— С хозяином приехал. Ну, как живешь, Странник?
Боря хотел в ответ улыбнуться, но улыбка вышла кривая. Гришка без слов понял все и сочувственно мотнул головой.
— Плохо живу! — проглотил Боря слезы. — А ты как?
— Ничего. Только хлопот полон рот. С батькой приехали пшеницей спекулировать.
— Кормят тебя хорошо?
— Неплохо. Живем, белый хлеб жуем. Что сами лопают, то и мне дают.
— Меня плохо, — пожаловался Боря. — И ругают. И бьют...
— Бьют? — Гришка даже присвистнул от негодования. — Вот живоглоты! Я бы сдачи дал. Святой крест! Ты им не поддавайся.
Старые друзья поговорили, вспомнили Петроград, Большие Пальцы, Шишечку, деткоммуну и условились встретиться на базарной площади ровно в двенадцать часов. Хотя Боря и знал, что трудно ему будет выбраться из дому, но Гришке твердо пообещал прийти на свидание.
— Буду ждать, Странник. Приходи! — крикнул Гришка, натягивая вожжи. — Но-но... Лешая... Трогай!
Боря поглядел на удалявшуюся подводу, тяжело вздохнул и поплелся домой.
Гришка — адвокат
— На, лопай! — крикнула Бедариха, швыряя Боре ломоть хлеба. — Да иди курятник чистить!
Боря нацедил из пузатого самовара остывшего кипятку, размочил в кружке черствый хлеб и стал торопливо жевать. Сегодня даже ложки молока Бедариха пожалела. Вот жадная баба! Ну, ладно. Только бы днем улучить свободную минутку да к Гришке сбегать. А это ничего. И без молока обойтись можно.
Боря вычистил курятник, накопал картошки, а перед обедом незаметно выскользнул за ворота. Бегом он помчался к базару, радуясь, что снова увидит Гришку. Но на полдороге Боря замедлил шаги. Он ушел, а лопату оставил на огороде. Опять Бедарев, если заметит, будет ругаться. Боря остановился в раздумье: не вернуться ли назад? На каланче ударили двенадцать раз. Нет, надо торопиться, а то, чего доброго, Гришка уедет.
Базарная площадь в Усть-Каменогорске невелика, за пять минут обежать всю можно. Гришка сказал, что хозяин приехал с пшеницей. Значит, он в той стороне, где Народный дом. Там обычно крестьяне продают верно.
Боря пробирался мимо возов с арбузами, дынями, громадными тыквами. Это казаки с Меновного навезли, бахчи у них за Иртышом богатые. А вот выстроились в ряд громадные бадейки с крупитчатым медом и маслом. Богатые кержаки доставили с гор свои богатства. Согринские крестьяне с трудом ворочают тугие мешки пшеницы и проса. Казахи носят в голубых четвертях кумыс. Крик, шум, споры. А Гришки что-то не видать.
— Эй, Странник, айда сюда!
Боря повернул голову. Рифмач, сидя на возу, доедал мягкий калач, запивая молоком из горлышка бутылки.
Завидно стало Боре.
— Пробирайся сюда, Странник! Залезай!
Боря забрался на свежее сено. Гришка вынул из мешка второй калач.
— На, получай! Это нам нипочем, закусывай молоко калачом.
Попробовал бы он так у Бедарева распорядиться! Живо бы по затылку получил! Боря с жадностью принялся за еду, а Гришка заговорил:
— Ну, Странник, кумекал я твое дело. У твоего обалдуя тебе не жить! Надо собирать монатки да улепетывать!
— А он не отпустит!
— То есть как не отпустит? Тогда возьмем его за волоса да потянем под небеса. Вместе в управу сходим и жалобу подадим. Сирота сиротой, а рукам волю не давай да корми как следует, раз в отцы полез. А не хочешь — откажись! Была бы шея, а хомут всегда найдется. За хлеб дарового работника всякий возьмет.
Подошел Гришкин хозяин к возу, коренастый человек с квадратной бородкой. Гришка повернулся к нему:
— Иван Петрович, по делу в управу с товарищем сходить надо. Отпустите?
— В управу? Придумал тоже! Лодыря гонять.
— Никак нет! Товарища защитить надо от эксплуатации.
— Ах ты, пустобрех курносый!
— Так я пойду, Иван Петрович?
— Иди, да живо назад. Одна нога здесь, другая там. Скоро домой собираться будем.
— Не беспокойтесь, не успеет стриженая девка косы заплесть. Я мигом!
Ребята побежали сначала рысью, а потом пошли шагом. Дорогой Боря сказал с завистью:
— Хозяин у тебя, видать, хороший!
— А с плохим я и жить бы не стал!
В управе расторопный Гришка живо разыскал секретаря. Он сидел в углу канцелярии под образами и, окруженный тремя помощниками, играл с ними в подкидного дурака.
Гришка постоял около игроков и, не выдержав, воскликнул:
— Дядя, не бейте валетом! Лучше маленьким козырьком, а то он вам накидает...
— А ты не суйся! — строго сказал письмоводитель, но секретарскую десятку убил козырной шестеркой.
Секретарь от досады почесал за ухом и поднял глаза на ребят.
— Вам что?
— Подать жалобу.
— Какую это жалобу? Позволь, позволь! — вдруг закричал секретарь. — Карте место! На кого жалобу? Разве не видишь, что люди заняты?.. Приходите через час.
— Да нам некогда! — взмолился Гришка.
— Сейчас всем некогда. — У всех дела появились. А ну-ка, клади сюда дамочек!
— Возьми, возьми, не жалко!
— Потянем! Ничего! Так-так... На кого, говоришь, жалобу? — рассеянно переспросил секретарь и вдруг почувствовал сладкое замирание сердца: письмоводитель покрыл даму козырной семеркой и дал возможность секретарю сбросить сразу три завалящих карты.
— Бедарев, по Курочкиной улице, свой дом имеет, — быстро заговорил Гришка. — Взял вот этого парнишку и измывается. Голодом морит и работу непосильную наваливает.
— А ты кто такой? Ходи, ходи, Иван Алексеич! Что, призадумался? Ага!
— Его товарищ. Вместе в детдоме были.
— Бедарев, говоришь? На Курочкиной улице? Стой, стой, карте место!