— Нет у меня вас! Понимаете, нет!
Петрик и Володя опять переглянулись. Какой странный дядя! С какой стати он стал разыскивать фамилию Петрика в папке?
— Можно, я скажу? — начал робко Петрик.
— Нечего мне говорить! Я заранее знаю, что вы будете петь. Да-да, заранее. Вам плохо, вас притесняют, вам не дают есть...
— И вовсе нет! — поспешно возразил Петрик.
— Так за каким же дьяволом вы ко мне пришли? — Синяк поправил голубые очки. Рыжий клок волос опустился на вспотевший лоб.
— У нас важное дело.
— Какое?
Синяк полез за портсигаром, достал папиросу, помял ее длинными пальцами и закурил. Петрик стал рассказывать, что их заставило приехать в Усть-Каменогорск. Синяк по мере рассказа становился внимательнее и добрее.
— Значит, вы хотите забрать к себе брата? Расчудесно! Так вы бы с этого сразу и начали. А я-то думал... — он снова схватился за папку: — Как его зовут? Вашего брата?
— Борис Козлов.
Синяк проворно зашелестел листами.
— Так. Совершенно верно. Есть такой. Есть такой. Гражданский отец Бедарев. Курочкина улица, девятнадцать. Идите по этому адресу.
— Спасибо!..
— Хотя постойте, постойте, — забормотал Синяк, наморщив лоб. Он хотел еще что-то сказать, но Петрик и Володя уже спускались по лестнице, покидая канцелярию управы.
* * *
Братья быстро разыскали в городе Курочкину улицу и дом Бедарева. Беловолосая веснушчатая девочка с облупленным красным носиком, сидевшая на крыльце, повернула голову в сторону вошедших.
— Девочка, — вежливо сказал Петрик, — в этом доме живет мальчик Боря из приюта?..
Девочка вспыхнула ярким румянцем и закричала в открытую дверь:
— Мама! Борьку спрашивают!
— Ага! Вернулся! — раздался злорадный женский голос из сеней. — Гони его, язву, в шею!
Ребята остановились в недоумении. Девочка с любопытством смотрела на Володю, прикрыв ладонью глаза от солнца.
— Он наш брат... — начал было объяснять Володя, но в этот момент из сеней огромным шаром выкатилась растрепанная круглолицая женщина с веником в руках.
— Вон, паршивец, чтоб духу не было! — завизжала она, но, увидев вместо Бори двух незнакомых мальчиков, завопила: — Сонька, Сонька, гони их за ворота! Вот язвы! Дармоеды!
Ребята поспешно выскочили на улицу, не выдержав стремительного нападения женщины с веником.
— Вот дурная! — подивился Петрик, переводя дыхание.
Устроив на ближайшей скамеечке совещание, братья пришли к такому выводу: Боря, без сомнения, жил у Бедаревых, что-то натворил и убежал. Значит, возвращаться к Бедаревым нет смысла, а разведку нужно сделать по соседям.
— Зайдем в этот дом, — предложил Петрик, — и узнаем.
Они приоткрыли калитку и увидели молодую женщину, копавшую около дома грядки. Женщина подняла голову и воткнула в рыхлую землю лопатку.
— Что вам, ребята?
— Тетя, у нас дело есть до вас, — таинственно сказал Петрик.
— Ну, идите в дом. Там поговорим, если дело.
Ребята прошли в комнату с кисейными занавесками на окнах. Подозрительно оглядывая Петрика, хозяйка сказала:
— Вы от кого? Или весть какую принесли?
— Тетя, мы брата ищем. Нам сказали, что его отдали в дети вашему соседу Бедареву. Мы пришли, а нас выгнали...
— Как же, жил у них осенью сирота, — подтвердила женщина. — Это верно. Борей звали. А где он сейчас находится, не знаю. Плохо ему жилось у Бедаревых. Били без жалости. Он из-за битья и ногу-то себе сломал. Я ожидала, суд будет за истязательство, в свидетели записалась. А только суда не было. Вам бы в больницу сходить. Самое верное дело! Его в больницу увезли.
Борю истязали! Он сломал ногу! Володя плохо слушал, о чем еще беседовал с женщиной Петрик. Он представлял себе искалеченного, хромого брата и глотал слезы. А Петрик, узнав подробности несчастья, случившегося с Борей, прощался с хозяйкой дома.
— Спасибо вам, тетя! Спасибо. До свиданья!
В больницу Петрик и Володя неслись бегом. Здесь, в конторе, старик-делопроизводитель дал справку, что Козлов Борис действительно лежал в хирургическом отделении с переломом правой ноги и выписался два месяца назад.
— Значит, у него нога поправилась?
— Ну, конечно, поправилась. Больных мы не выписываем.
— И он не хромой? — допытывался Володя.
— Зачем ему хромать, когда нога правильно срослась!
— А не знаете, куда он делся из больницы? Это наш брат, и мы приехали за ним.
— Как не знать! Он у нас лишних два месяца пролежал, все компаньона себе поджидал. На Алтай укатил ваш брат. К кержакам.
— На Алтай?!
Делопроизводитель порылся в длинном ящике с карточками, вытащил одну и прочитал:
— Софронов Геласий Анкудинович... Двадцати шести лет... Это и есть тот самый кержак, с которым он уехал. Постоянное местожительство: село Маралиха, Бухтарминского края.
Делопроизводитель сунул карточку на старое место и пояснил:
— Чтобы туда попасть, надо ехать вверх по Иртышу до Малой Красноярки, а оттуда на лошадях через Большенарымск в Катон-Карагай. А там в сторону Белухи.
— Я запишу сейчас, дядя. Подождите!
— Что же вы так поздно приехали?
— Не могли раньше, — ответил Петрик, убирая в карман записную книжку. — До свиданья! Спасибо вам.
— Счастливого пути. Разыщите его. Парнишка больно хороший! — говорил делопроизводитель. — Любили его у нас.
Братья вышли на улицу.
— Я так и знал, я так и знал! — сказал Володя, кривя губы.
— Опять завел! — рассердился Петрик.
Володя замолчал. Они прошли длинную улицу и вышли к пожарной каланче.
— Ну, теперь куда пойдем?
— Куда? На пристань! В Маралиху поедем.
Что принесла точка
В жизни маралихинцев, кержаков, к которым попал Боря, роковую роль сыграла точка, поставленная на географической карте после того, как некий человек в очках вернулся из Маралихи в губернский город и прочел в краеведческом обществе доклад об открытии новой, до сих пор никому не известной деревни. Губернская газета напечатала эту новость в отделе «Смесь», рядом с рецептом, как изготовлять из мыльного корня греческую халву.
«Глухомань. Краевед нашего города г. X. С. Флейта, совершивший подъем на Белуху, обнаружил в глухой тайге деревню, насчитывающую восемнадцать дворов, о существовании которой не знали ни местные власти, ни окрестное население. Основателем деревни является 124-летний старик Савватий Прохорович Софронов. На протяжении десятков лет жители этой деревни, кержаки, почти не сообщались с внешним миром. Соль, железо, стекло они закупали в Китае один раз в пять лет. В деревне из 76 жителей нашелся только один грамотный человек — начетчик».
Через день читатели забыли коротенькую газетную заметку, но точка на карте осталась. Крохотная точка, а рядом с ней — выведенное тушью тонким пером одно слово: «Маралиха». Эта точка, размером меньше булавочной головки, принесла маралихинцам много горьких слез. Годных мужиков сразу же забрали в солдаты и отправили на войну, откуда вернулось всего три человека. А про остальных ничего не известно, живы они или нет. Может быть, томятся в плену, может быть, убиты, а может быть, у большевиков застряли в Советской России. Никто об этом не знает, но в каждой избе четвертый год тоскуют родные о пропавшем работнике. Вторая беда оказалась не легче. Из губернского города приехали с урядником важный судейский чиновник, следователь и православный миссионер. Стали приезжие Савватия Прохоровича и начетчика Аверьяна Селифоныча допытывать насчет старинной веры. Миссионер все погибельную ересь искал, да и нашел бы, вероятно, если бы урядник не выручил по доброте душевной. Потолковал он со стариками, и собрали маралихинцы пушнины разной в подарок следователю и миссионеру. Пришлось, конечно, уважить и урядника. Жене его трех черно-бурых лисиц послали. Тем следствие и окончилось. Больше миссионер не приезжал. Но урядник зачастил в Маралиху: то налог, то подать, то сбор. Завздыхали маралихинцы, вспомнив недавнее привольное житье. За урядником появился в Маралихе кочующий торговец. Хотя и дорог в Маралиху не было никаких, а ухитрился он привезти два сундука товаров — мыла духовитого, лент шелковых, гребешков, ситцу, иголок, пуговиц. Все распродал торговец в неделю, подружился с маралихинцами и назад два сундука пушнины увез. Ну, от торговца хоть польза была, не обидно, а от начальства один вред, беспокойство да непонятные бумаги. Ох, уж эти казенные бумаги! Много они крови испортили старосте. При царе их, правда, почти не было, но когда царя с престола согнали, тут волостной писарь словно очумел. Раз в неделю обязательно что-нибудь пришлет в сером пакете. А что в присланных бумагах написано, никак того понять нельзя. Аверьян Селифоныч печатное разбирает, но любит читать только божественное, а кроме него в Маралихе нет грамотеев. Пробыл Геласий Софронов три года в солдатах, в иностранном лазарете научился говорить по-французски, а по-русски так и не успел обучиться читать.