— Подумай про беседу нашу хорошенько. А надумаешь, сгоняй в Медведку гонца. Там я у свояка стою. Разыщет...
— И думать не стану.
Наклонив голову, чтобы не удариться о полати, Избышев направился к дверям.
— Погоди, Артемий Иваныч! — окликнул старик. — Бумажку тут из волости только что прислали... Атаман Анненков насчет смуты в народе предупреждает. Чтоб подозрительных людей задерживать. Так ты того... поберегись. Поосторожнее будь, Артемий Иваныч!
— Знаю. Видал я эти бумажки. Читали люди! — пренебрежительно сказал Избышев.
Гости вышли во двор. Боря слез с печки и подсел к окну. Артемий Иваныч отвязал лошадь. Мокин подтягивал седло. Старик Софронов отворил калитку, и всадники выехали на улицу.
Марал Яшка
Ранней весной Боря со стариком Софроновым и его младшим сыном Афоней отправились в маральник. По крутому косогору всадники спустились в лес и поехали узкой извилистой тропинкой. Мохнатыми лапами царапались пихты, заграждая дорогу. Анкудин Степаныч только голову наклонял пониже да глаза оберегал от колючих ветвей. А Боря не уберегся и поцарапал щеку. Ну ничего, заживет! Зато маралов увидит сейчас.
Высокой четырехаршинной городьбой был обнесен софроновский маралий сад. На полверсты он тянулся в длину и на столько же в ширину. Гордо разгуливали между деревьями белозадые саврасые маралы, не чувствуя неволи. Склоняя к земле ветвистые рога, они спокойно пощипывали молодую траву.
— Какие красивые олени! — Боря с любопытством и восхищением разглядывал рогатых зверей.
Почуяв приближение людей, маралы встревожились и, сбившись в кучу, густым облаком унеслись в глубь маральника. Только один остался на лужайке с поднятой головой.
— Это Яшка! — пояснил Афоня. — Он у нас ручной, он не боится.
Но пока перебирались через городьбу, рогатый красавец исчез, как видение, словно растаял. Вот досада! Страшно хотелось Боре посмотреть марала вблизи.
— Ничего, — утешил Афоня. — Батюшка покличет, он живо прибежит. Они все пугливые, а Яшка не боится. Мы его дома выкормили. Он сирота, он нас знает.
— Яшка, Яшка, Яшка! — ласково позвал старик.
Тихо в маральем саду. Шишка упала, и ту слышно. Сухой сучок под Бориной ногой хрустнул, а треск какой пошел.
— Яшка, Яшенька! Ну, подь сюда! Яшка!
Из ближнего кустарника вытянулась на длинной шее красивая голова марала. Ветвистые рога, покрытые зеленоватым бархатом, чуть заметно шевелились. Настороженно вздрагивали длинные уши.
— Яшенька! Яшенька! Глупый!
Старик Софронов подошел ближе к маралу. Яшка узнал хозяина и в раздумье протянул голову. Анкудин Степаныч достал из кармана припасенный кусок хлеба. Яшка доверчиво ткнулся теплой мордой в хозяйскую руку.
— Ешь, милый, ешь!
Анкудин Степаныч любовно гладил Яшкину голову, нашептывая ласковые слова. Подошел Афоня и почесал маралу шею:
— Яшенька! Яшенька!
Боря тоже погладил мягкую густую шерсть и для знакомства приласкал зверя:
— Яшенька! Хороший! Яшенька!
А Яшка в ответ лизнул Борину руку и посмотрел на него черными выпуклыми глазами, словно стараясь запомнить нового члена хозяйской семьи.
Софронов скормил весь хлеб и, отстраняя тянувшуюся Яшкину морду, стал уговаривать:
— Ну, побегай, побегай! Иди теперь к своим друзьям! Иди!
Яшка окинул гостей прощальным взглядом, тряхнул рогами и неохотно побежал в кусты.
Долго бродил Софронов по маральему саду. Выпугивая зверей из кустов, старик приглядывался, все ли здоровы, а потом пошел проверять городьбу. Боря остался с Афоней.
— После петрова дня рога пилить будем, — сообщил Афоня и грустно вздохнул: — Жалко.
— Чего жалко?
— Маралов.
— А им разве больно?
— А то нет? Кровь ведь идет, когда режут. Кричать будут.
— А для чего вы рога пилите?
— В Китай продавать. Они дорогие. За каждый фунт рогов фунт серебра дают.
— А китайцам на что?
Но Афоня не знал, зачем китайцы покупают рога. И старик Софронов, когда возвращались назад, не сумел объяснить. Говорят, лекарство делают, а что за лекарство и от каких болезней оно помогает, неизвестно.
Геласий дома показал Боре маральи рога, снятые в прошлом году. Они лежали в амбаре на полке. Сам старик Софронов выварил их в крепком растворе соли, просушил и хранил с большой заботливостью. Но в срезанном виде рога Боре не понравились. То ли дело, когда они красовались на голове животного!
После Боря частенько ездил со стариком или Геласием в маралий сад и никогда не забывал прихватить для Яшки ломоть хлеба. Ручной красавец-марал теперь шел и на Борин зов. Словно здороваясь, он обнюхивал Борино лицо и радостно принимался уничтожать принесенное угощение.
— Яшка! Хороший. Милый. Кушай, Яшка! — ласкал Боря общего любимца семьи, почесывая ему шею.
— Корми его, Борюк, корми. Он тебя тоже полюбит! — шептал Анкудин Степаныч. — Ты сирота и Яшка сирота. Сам я его в избе выкормил. Матку медведь загубил. Во какой махонький остался! Все боялись, не выживет. А он эка какой красивый да ладный поднялся. Ешь, Яшка, ешь.
Но Яшка, несмотря на общую к нему любовь, родился не под счастливой звездой. Не дождался он съемки ветвистых рогов и погиб ровно за месяц до петрова дня. Свидетелем его смерти был Афоня, находившийся случайно неподалеку от маральего стада. Он и принес печальную весть домой.
— Яшку убили. Яшку убили! — закричал Афоня, вбегая во двор, бледный и встревоженный.
Анкудин Степаныч выскочил во двор и тряхнул за плечи сынишку:
— Как убили? Ты что орешь?
— Солдат с ружья! На колено встал, прицелился — да как бахнет. Яшка рогами мотнул и упал. Ногами бился...
Анкудин Степаныч тяжело задышал и забегал глазами по двору. Лицо его покраснело, глаза засверкали. Таким сердитым и страшным Боря видел старика только один раз, в больнице, когда он крестик сломал — царскую награду Геласия.
— Седлай лошадей! Где Геласий? Борюк, беги за ним живо!
Боря помчался разыскивать своего старшего друга. Он кинулся во двор Гараськи, завернул к начетчику Аверьяну Селифонычу, спросил встретившегося Симку, не видал ли тот молодого Софронова. Но Геласий словно в воду канул. Боря вернулся домой один.
— Ну, где же Геласий? — крикнул Анкудин Степанович, выводя оседланного коня.
— Не нашел!
Афоня сидел на Серке. Боря взял его за стремя.
— Я к тебе, Афоня, сзади сяду?
— Отца спроси.
Анкудин Степанович не возражал. Ему было не до Бори. Он думал о любимце Яшке, подыхавшем сейчас от солдатской пули.
— Геласий придет, пусть в маральник едет! — крикнул Софронов, ударяя коня плетью.
Две софроновских лошади бежали по заросшей травой улице рядом, а когда выскочили за деревню, пошли одна за другою. Впереди скакал старик, за ним Афоня. До маральника было версты две, и Боря не заметил, как они доскакали. У высокого заплота Софронов привязал вспотевших коней, и Афоня повел показать подстреленного Яшку.
Только они вышли на лужайку, как в лесу гулко прозвучали два выстрела. Старик от неожиданности остановился, а Афоня побледнел:
— По нас стреляют, батюшка!
Боря первый заметил: между деревьями пробежал серый пугливый марал и, споткнувшись, полетел на землю, ломая ветвистые рога.
Из-за куста вышли два солдата в зеленых гимнастерках, с винтовками в руках и, не замечая Софроновых, быстрыми шагами направились к подстреленному животному. Боря увидел на рукавах солдатских гимнастерок белые черепа и ощутил страх.
— Ах, вот как! — сказал Анкудин Степанович, быстро прикладывая к плечу дробовик. — Маралов губить...
Он выстрелил в бежавшего солдата. Гулкое эхо прогремело в лесу. Синий дым разошелся легкой пеленой, и Боря увидел: один из солдат неловко сел на траву, а другой быстро отбежал за ствол дерева. Заряжая дробовик, Софронов твердым шагом направился к сидящему солдату. Боря с Афоней пошли вслед за ним. Из-за дерева раздался второй выстрел, и Боря услышал, как мимо его уха прожужжал шмель.
— Хоронись за дерево! — крикнул старик и легко прыгнул за ствол громадной лиственницы.