— Дьяволы! Замедлить ход! Кормой к берегу.
— Стреляют! — подтолкнул Володя брата.
— Слышу.
— Сейчас сражение будет?
— Молчи!
Мимо мальчиков пронесся длинноусый поручик с наганом в руке. Следом за офицером протащили пулемет. Топая тяжелыми каблуками, пробежали с винтовками наперевес солдаты. Пассажир в синих шелковых кальсонах метался по палубе, не находя с перепугу входную дверь в первый класс. Вихрем пролетела в кружевном чепчике полуодетая пассажирка. Она чуть не сшибла поручика, и тот озлобленно выругался.
— Ну что вы визжите здесь! Идите в каюту.
— Туда влетела пуля и разбила зеркало!
— К черту убирайтесь отсюда! — заревел поручик страшным голосом. — Сейчас мы открываем огонь...
Женщина, крича и плача, понеслась дальше и с разбегу налетела на синего пассажира. Он не удержался и растянулся на полу. «Меркурий» повернулся кормой к правому берегу, и в этот момент дружно затрещали пулеметы, втащенные на крышу парохода.
На четвереньках выполз из каюты толстяк с большим животом. Он прикрывал голову громадной подушкой, словно щитом, и двигался, прыгая по-лягушачьи.
— В тесноте, да не в обиде! — зашептал он, наваливаясь на Петрика и Володю. — Здесь у вас безопаснее. У меня в каюте пуля разбила графин.
Толстяк тяжело дышал и норовил забраться пониже.
— Огонь! — надрывался где-то голос командира. — Огонь!
С берега дружными залпами отвечали партизаны. Пули их иногда хлюпали по воде, иногда разбивали стекла, а чаще всего застревали в тюках с шерстью.
Но вот где-то недалеко от Петрика и Володи раздался отчаянный крик:
— Братцы, помираю!..
— Убили! — зашептал толстый пассажир, и Володя почувствовал, как задрожало жирное тело непрошенного гостя. — Ребятишки, пустите-ка меня скорее вниз... Я ведь очень тяжелый! — умоляюще сказал толстяк.
— Ишь вы, какой хитрый! — возразил Петрик, а Володя еще ближе придвинулся к брату.
Через минуту пробежали санитары с носилками, раненого снесли вниз, и бой продолжался.
Сколько времени тянулась перестрелка, понять было трудно. Володю мутило от страха, и он чувствовал тошноту. Мальчик боялся пошевелиться, чтобы не сдвинуть с места спасительный тюк шерсти. Он боялся произнести слово, лишь бы не привлечь внимания солдат, хотя никакая опасность с их стороны как будто и не угрожала.
Володя вспомнил Самару и будочку в сквере, оклеенную разноцветными афишами. Тогда тоже было страшно, но ведь из будочки можно было убежать. А куда убежишь с парохода?
Страшно было в Куломзино, в жаркой избе, где атаман Красильников лежал на кровати. Но там можно было заплакать и вымолить прощение. А тут хоть обревись, никто на тебя не обратит внимания.
— Володька! — прошептал Петрик, когда стихли выстрелы. — Трусишь?
— Н-нет!
— А я боюсь! — сознался Петрик. — Страшно!
— Не вертитесь вы!.. — проворчал толстяк. — Лежите спокойно!
Он совсем обнаглел, этот дядя с огромным мягким животом.
— Это наше место! — огрызнулся Петрик. — Мы вас сюда не звали.
— Ну-ну! — примиряюще сказал толстяк, но в эту секунду неожиданный взрыв заставил вздрогнуть пароход. Машина перестала работать.
— Это что такое? — зашептал Володя.
— Не знаю.
А по палубе уже бежал длинноусый офицер с наганом в руке и кричал капитану:
— Всю команду расстреляю! Измена!
Толстяк, лежавший на мальчиках, задрожал еще сильнее и начал креститься.
— Спустить якорь!
— Есть!
Капитан парохода убежал выполнять приказание. К длинноусому подошел поручик, затянутый в ремни.
— Между прочим, дело табак! — сказал поручик. — Взорван котел.
— Расстреляли машиниста?
— Сбежал вместе с кочегарами. Я думаю, все это подстроено. Машинист, конечно, большевик. Ночь темная... Черт его знает, как он прыгнул в воду... Не уследили. Да и пассажиры ненадежные. Я думаю, пока не поздно, надо уносить ноги.
— Как настроены солдаты? — спросил длинноусый.
— Трусят. И патронов маловато. Вообще, это не война, а самоубийство. — Поручик помолчал и нерешительно сказал: — По-моему, надо уходить от этих проклятых гор подальше... Пока не поздно.
— Но как же без машины?
— А по течению. Попадет встречный пароход, и перейдем на него.
Длинноусый ответил не сразу:
— Ну, что же, давайте тогда так.
Поручик, затянутый в ремни, приложил руку к козырьку и исчез в темноте. И в ту же минуту яркое пламя охватило корму парохода и золото искр рассыпалось по реке.
— Пожар! Горим! — закричали внизу.
Среди пассажиров и команды началась паника. Матросы спускали лодку, а наиболее храбрые пассажиры, надев спасательные круги, бросались в воду.
— А мы куда? — чуть не плача, закричал Володя.
Растерявшийся Петрик не знал, что предпринять. Ему ясно было одно: каждая минута промедления грозила гибелью. На «Меркурии» нельзя было оставаться: пожара никто не тушил, и огонь быстро распространялся по всему пароходу. Если бы Петрик был сейчас один, он не задумываясь прыгнул бы в воду без спасательного пояса. Плавал он отлично, как рыба. Но что будет делать Володя? Разве он доплывет до берега? Никогда. А кроме того, на берегу находились партизаны. Сейчас они, правда, прекратили стрельбу, но каждую секунду могут ее возобновить. И тогда от шальной пули легче погибнуть, чем от огня.
— Тикай на нос! — крикнул Петрик, дергая Володю за рукав.
Но в эту минуту над рекой раздался могучий голос:
— Солдаты! Смирно! Слушай мою команду!
Петрик повернул голову. К пароходу подходила маленькая лодочка, освещенная заревом пожара. Два гребца сидели на веслах, а двое военных стояли. Один из них держал в руке медный рупор.
— Солдаты! Клади оружье... Сдавайся! — кричал человек в рупор. — Я — Артем Избышев... Обещаю всем полное прощение. Сдавайся!..
Длинноусый командир выхватил у солдата винтовку, прицелился и выстрелил в лодку. Медный рупор выскочил из рук Артема Избышева, но партизанский вождь стоял невредим.
И в ту же минуту солдат вырвал винтовку у командира и со всего размаху ударил его прикладом по голове.
— Сдаемся! — закричал он во все горло. — Сдаемся! Сдаемся!
Этот крик был поддержан на нижней палубе. Поручик, затянутый в ремни, присел у тюков с шерстью и начал срезать с плеч погоны. А лодочка подошла к самому пароходу, и коренастый человек в фуражке крикнул повелительным голосом:
— Дураки! Пожар тушить надо! Где капитан? Капитана сюда!
Властный окрик тотчас прекратил панику. Солдаты, матросы и пассажиры, почувствовав, что партизан опасаться теперь не приходится, принялись тушить огонь. Артемий Избышев вместе с человеком в фуражке поднялись на пароход и кинулись осматривать пулеметы.
Борьба с пожаром была упорной и длительной. Только к рассвету удалось залить огонь, и тогда началась перевозка пассажиров и солдат на берег.
Петрик и Володя впервые увидели партизан и сильно разочаровались. Обыкновенные мужики, только с ружьями, а некоторые даже босиком или в лаптях. Только один человек носил хорошую военную шинель — это помощник Артема Избышева, тот самый человек в фуражке, который прекратил панику на пароходе. Он был низок ростом, коренаст, широк в плечах. Густые черные брови, сросшиеся на переносице, придавали ему грозный вид. Партизаны называли его товарищем Антоном.
Всех пленников с «Меркурия» товарищ Антон велел выстроить на берегу в две шеренги, солдат и пассажиров отдельно.
— Офицеры! Выходи вперед! — крикнул товарищ Антон.
Никто не вышел.
— Я еще раз говорю: офицерам выйти вперед!
Тогда из строя вышел молодой солдат и сказал:
— Господин комиссар, начальника отряда я укокошил, когда он в лодку стрельнул, а поручик, должно быть, сбежал. Среди нас его не видно. А более офицеров не было!
Но поручика неожиданно обнаружили среди пассажиров парохода. Во время суматохи, когда на пароходе тушили пожар, он переоделся в штатское платье. Теперь поручик стоял рядом с толстяком, прятавшимся во время боя около Петрика и Володи.