— Тогда придется самим помогать. Человек тридцать пошлем.
— Пошлем, — нехотя согласился товарищ Антон. — Только это не выход из положения. Потери несем огромные, а пополнений мало. Надо усилить агитационную работу, товарищ Пирожников. Привлекать широкие массы трудового крестьянства.
— Будем нажимать! — и Борис Петрович отправился в отдел агитации, сел за стол и, написав воззвание, отдал его для срочного размножения.
Дьякон Фасолев первый догадался, что дела партизан стали неважны. Поглаживая редкую бороденку, он шептал с явным злорадством:
— Трепещите, дети сатаны, трепещите! Час возмездия приближается!
Но, боясь новой нахлобучки от Пирожникова, старательно выводил гусиным пером зажигательные лозунги: «К оружию, граждане Алтая! К оружию!» «Вступайте в ряды бойцов для решительного боя!»
Пирожников не скрыл от ребят, что положение на фронте стало серьезным. Враг заходил партизанам в тыл.
— А как же Боря? — чуть не заплакал Володя. — Мы к нему так и не попадем!
— Боря? — Пирожников поднял брови. — Почему не попадем. Отступать будем в глубь Алтая.
* * *
В этот день произошло событие, доставившее братьям большую радость. В Медведку, отбиваясь от колчаковских карателей, неожиданно пришел маралихинский отряд, возглавляемый Анкудином Степановичем Софроновым. Как только Пирожников узнал об этом, он поспешил к своим юным друзьям.
— Идемте в лагерь, маралихинцы пришли. Может быть, про Борю что-либо узнаем.
Петрик и Володя кинулись за Пирожниковым. Они спустились к речке, где расположились биваком партизаны.
— Где у вас командир отряда? — спросил Пирожников.
— Портянки стирать на речку пошел...
— В какую сторону?
— А кто его знает. Вон туда, кажись...
— А ты сам, друг, из Маралихи будешь?
— Из Маралихи! — ответил партизан.
— Послушай, — сказал Пирожников. — Нам нужно Софронова найти...
— Это какого? У нас Софроновых полдеревни. Я тоже Софронов.
— Нам надо Геласия! — сказал Володя. — Геласия Софронова. Не знаете?
— Ну, как не знать. Он тут. Да вон он коня чистит.
— Ну, ладно. Мы тогда к нему! — сказал Пирожников, а Володя первый побежал к высоченному бородатому мужику.
— Вы Геласий Софронов из Маралихи?
— Я самый!
— Вы в больнице лежали в Усть-Каменогорске с нашим братом?
Лицо бородатого великана расплылось в удивленной улыбке.
— Да нешто вы братаны Борюка?
— Он — родной, я — двоюродный! — ответил Петрик.
— Как же, рассказывал он мне! Володимир, говорит, есть брат у меня. Вот обрадуется-то! Уж поминал он вас, поминал! Только и разговору было!
Великан с изумлением оглядывал мальчиков. Пирожников, молча наблюдавший сцену встречи Геласия с ребятами, вмешался в разговор:
— В Маралиху сейчас дорога отрезана? Кругом стоят каратели?
— Стоят, — покрутил головой Геласий. — Ох, и много же их!
— Другой дороги нет?
— Дорога-то есть, конечно, через Листвяжий хребет, тропинками, но трудно проехать.
— Мы верхом ездить умеем! — сообщил Володя. — Это ничего.
— Ты наших дорог не знаешь! — усмехнулся великан и положил огромную ладонь на Володино плечо.
До поздней ночи пробыли ребята с маралихинцами. Этот вечер показался Володе самым счастливым в его жизни. Ему казалось, что Боря теперь уже найден.
Боевой поход
Тревожные звуки набата в несколько минут подняли Медведку на ноги. Бойцы щелкали затворами ружей, понукали лошадей и торопливо скакали к церкви, где уже выстраивались приехавшие из лагеря мелкие отряды партизан.
Посередине церковной площади стояла телега, на ней широкая, перевернутая вверх дном бочка. С этой трибуны Артемий Иванович наблюдал, как собиралось его войско. Стройными рядами выстраивалась конница в правильный четырехугольник. Всадники подравнивали коней. Пики бойцов шевелились подобно высоким стеблям травы. Около телеги Петрик и Володя увидели товарища Антона, но Пирожникова на площади не было.
— Сми-р-р-р-но! — по-военному скомандовал Артемий Иванович, да так оглушительно, что на другом конце деревни, вероятно, слышен был его голос.
Тихо на площади. Только звякнуло где-то стремя о стремя да проржал чей-то неспокойный конь.
— Командиры! Подводи отряды ближе для митинга!
Стройные ряды партизанской конницы сломались, и всадники двинулись к телеге с бочкой. На ней, рядом с Артемием Ивановичем, выросла коренастая фигура товарища Антона.
— Товарищи! — загрохотал густой голос начальника штаба. — Колчаковцы пошли в наступление. (Партизанские пики колыхнулись, и послышался нестройный гул голосов). Положение серьезное! Но панике места быть не должно. Раньше утра враги не придут в Медведку. До утра мы успеем отправить в горы наших раненых и обоз. За Медведку драться не будем. Нам предстоит другая задача: соединиться с отрядом Лицеванова.
Товарищ Антон сделал передышку.
— Сейчас нет, товарищи, лишнего времени, чтобы тратить его на разговоры. Перед выступлением в боевой поход я хочу сказать только одно: бейтесь до последнего патрона! Помните: враг беспощаден и пленных не берет...
Митинг закончился, и прямо с площади отряды покидали Медведку.
— Значит, отсюда все уходят? — спросил с беспокойством Володя. — А как же мы?
— Мы тоже пойдем!
— А Боря?
Петрик не знал, что ответить.
— Я так и знал, что снова будет задержка! — голос Володи дрогнул.
— Раз война... Не можем мы здесь оставаться.
Петрик готов был рассердиться на брата. Сейчас не такое время, чтобы распускать нюни.
— Айда Бориса Петровича поищем. А то без нас уедут! — забеспокоился он.
Ребята побежали в отдел агитации, но Пирожникова здесь не нашли.
— Значит, он в штабе! — решил Петрик. — Айда!
Около штаба стояли оседланные кони. На крыльце сидел партизан с цигаркой в зубах. Ребята вошли в избу.
— Ну, Джелтыбай, понял, что надо? А? — спрашивал Артемий Иваныч молодого казаха.
— Понял! — широко улыбнулся казах, показывая ровные и белые, как сахар, зубы. — Все понял! Белый солдат пришел в плен к Избышеву вместе с пушкой!
— А ты, Турсун?
— Турсун тоже понял! — сказал второй казах, натягивая лисий малахай. — Вместе будем говорить, как надо. Мы тоже хитрый! Мы все знаем!
— Ну, тогда езжайте скорее. Время сейчас дорого! — проговорил Артемий Иваныч, провожая казахов до сеней.
Пирожников, заметив Петрика и Володю у порога, подошел к ним.
— На площади были? Значит, все знаете?
— Да, Борис Петрович.
— Что же мне теперь с вами делать? В обоз бы вас пристроить хорошо. Но только он в сторону от Маралихи пойдет.
— Нет, в обоз не надо!
— Мы с вами, Борис Петрович!
Пирожников повернулся к Избышеву:
— Артемий Иваныч, вот два хлопца в отряд просятся.
Избышев взглянул косо на ребят и отрезал:
— Не надо!
Володя и Петрик тревожно переглянулись. Но Пирожников подошел к начальнику штаба и что-то тихо стал ему рассказывать.
— Напрасно отказываешь, Артемий Иваныч, — сказал товарищ Антон. — Если ребята хотят воевать за свободу... почему не взять?
— Малолетки! Какие уж это партизаны! Совсем даже не подходяще.
— Ничего. Мокин, в обозе есть лишние лошади. Пусть дадут! — приказал товарищ Антон.
* * *
Партизанские отряды Лицеванова, окруженные многочисленным врагом, выбивались из последних сил. Без поддержки избышевцев им грозил разгром. Так сообщили Артемию Иванычу гонцы, пробравшиеся в Медведку и просившие немедленной помощи. Избышев хотел сразу же тронуться на подмогу своему собрату медвежьими тропами, через белки[7], но товарищ Антон воспротивился. Эта военная операция требовала переброски семитысячного отряда через весь Алтай, за шестьсот с лишним верст, и казалась не только рискованной, но просто невыполнимой. Когда же колчаковцы зашли к партизанам в тыл, товарищ Антон выдвинул перед Избышевым свой план, предложив идти на выручку к Лицеванову не звериными тропами, а с боем пробиться проезжей дорогой, через район, занятый черными гусарами. Конечно, с обозом беженцев совершить эту операцию, требовавшую исключительной быстроты передвижения, было невозможно. Товарищ Антон посоветовал Избышеву раненых и беженцев отправить в сторону границы. В случае глубокого продвижения колчаковцев в горы обоз мог уйти в Китай и там спастись от преследования белых.