— Ты кто? — спросил толстяк. — И почему ты здесь?
— А что, тут нельзя стоять? Я же на улице.
Он смотрел с недоумением на гладко выбритое лицо толстяка.
— Да, тебе нельзя. Сколько раз я говорил, чтобы сюда не ходили? Твоя улица идет там. Тут ходить нельзя! Уходи прочь! Быстро, быстро! Слышишь, что я говорю?!
Толстяк вдруг покраснел. Его квадратное лицо и толстая шея налились кровью. Он гневно затопал и поднял стэк.
«Сейчас он меня звезданет!» — сообразил Петрик и пустился наутек. Он перебежал лужайку и только тогда повернулся, чтобы посмотреть, не гонится ли за ним сердитый толстяк. Но его уже не было, и только пустой экипаж по-прежнему стоял возле нарядного двухэтажного особняка.
Петрик снова пришел на Кандальную улицу к дому рудокопа Грошева. На этот раз ему улыбнулось счастье. Из ворот вышла повязанная темным платком старуха с помойным ведром и понесла его на середину улицы. На обратном пути Петрик ее остановил.
— Бабушка, — сказал он, — мне надо слесаря Демьяныча.
— Демьяныча? Зачем он тебе?
— Бабушка, мне очень нужно к нему.
Старуха пошла к воротам, а Петрик устремился за ней. Увидев чужого во дворе, опять забушевал огромный пес, загремев железной цепью.
— Цыц, Полкан! На место! — прикрикнула бабка и замахнулась пустым ведром.
Пес утихомирился и, продолжая ворчать, залез в свою конуру.
— Иди вон туда, в баню. Там он живет! — показала старуха в глубь двора.
Петрик дошел до маленькой баньки и постучал в дверь.
— Войдите! — раздался голос.
За низким столиком сидел лохматый мужчина в очках, с напильником в руке.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Петрик.
— Здравствуй! — приветствовал его слесарь.
Петрик подметил: верхних зубов у него не было. Очень хорошо, значит, попал по верному адресу. И, отчеканивая каждое слово, он сказал:
— Усть-каменогорский мыловар требует уплатить долг.
Слесарь от неожиданности выронил напильник. Не сводя глаз с Петрика, он спросил:
— Сколько?
— Сорок два рубля.
Петрик помолчал немного и сказал:
— Меня послали к товарищу Захару.
— Ну, раз прислали, так отведу.
И, нахлобучив на нечесаную голову картуз, он повел Петрика по грязным улицам на окраину рудничного поселка. Они шли молча всю дорогу, и только подойдя к закрытой калитке, слесарь сказал:
— Обожди маленько. Я сейчас.
Он действительно скоро вышел и ввел Петрика в чисто прибранную избу. Здесь возле русской печки возилась женщина, а мужчина с болезненным худощавым лицом сидел за столом и, должно быть, писал письмо. Перед ним стояла чернильница и лежал лист бумаги.
Павел Петрович верно обрисовал приметы товарища Захара. Лоб у него был чистый, высокий, нос большой, немного крючковатый, волосы светлые и даже слегка рыжеватые, а шея, действительно, журавлиная — длинная и тонкая.
— Вот из города... К вам посланец! — представил слесарь.
— Чудесно! Как вас звать, молодой человек?
— Петрик.
— Хорошее имя. Очень рад познакомиться.
И тут Петрик обратил внимание на кадык, о котором упоминал Батенин. Его трудно было не заметить: при разговоре он все время шевелился и словно норовил выпрыгнуть из воротника косоворотки. И Петрик, очень довольный, что попал именно к нужному человеку, уверенно сказал:
— Вы товарищ Захар?
— Совершенно верно, я товарищ Захар.
Слесарь переступил с ноги на ногу, поправил очки и сказал нерешительно:
— Так я пойду?
— Идите, идите, товарищ! Большое вам спасибо.
Слесарь закрыл за собой дверь. Захар спросил:
— Ну что, дорогой, скажешь? Не стесняйся, говори, это товарищ Дуня. Свой человек, у меня от нее нет тайн.
Тут женщина повернулась, и Петрик увидел миловидное лицо с большими серыми глазами.
— Старик вам велел немедленно ехать в Усть-Каменогорск, — сказал он хорошо заученную фразу. — А Дуне оставаться здесь.
— Вот это мне нравится! — воскликнула женщина таким тоном, что Петрик понял: ей совсем не понравился приказ Павла Петровича. — Я поеду с тобой.
— Дуня! — укоризненно произнес Захар.
— Мы поедем вместе!
— Дуня! — с еще большим укором сказал Захар. — Ты не имеешь права оставить здесь работу.
Дуня сердито загремела кастрюлей и занялась снова печкой, а Захар повернулся к Петрику.
— Когда же ты едешь назад?
— С первым поездом.
— Он отправится завтра утром. Тебе придется переночевать у меня. А поедем мы вместе. Чувствуй себя, как дома. Только на улицу выходить не надо. Там тебя могут сглазить. А чтобы не скучно было, почитай.
Он взял со стола книгу и полистал страницы.
— Пожалуй, это еще рановато. Подождем, когда у тебя усы вырастут... Хотя, если ты помогаешь делу революции, можно считать тебя за взрослого. Как скажешь? Можно?
— Можно! — с удовольствием разрешил Петрик.
— Поди, куришь уже?
— Нет.
— Что так?
— Пробовал. Тошнит.
— Вот это замечательно! И никогда не кури, смотри. Табак — страшнейший яд! Страшнейший! — повторил Захар и закурил папиросу.
— А вы сами?
— А мы сами с усами! — весело ответил Захар, ловко пуская затейливые колечки дыма.
Петрик взял книжку, начал читать, но на второй странице почувствовал, что его неудержимо клонит ко сну. Он заклевал носом.
— Спит! — тихо сказала женщина. — Должно быть, сильно устал.
Но Петрик еще не спал, он боролся со сном. Ему казалось, что он лежит в лодочке, а лодочку слегка покачивает на волнах. И в полусне он слышал, как Дуня разговаривала с Захаром. Голос ее звучал, как весенний ручеек.
— Захар! Я не могу отпустить тебя одного. У меня плохое предчувствие. Если бы ты знал, какой тяжелый камень давит мне сердце.
— Я не узнаю тебя, Дуня!
— Захар! Умоляю... Как приедешь, скажи Старику, чтобы вызвал меня немедленно.
— Хорошо, хорошо... Только не надо напрасно нервничать.
Тихо покачивается лодочка и баюкает Петрика. Он уже ничего не слышит. Весенний ручеек перестал журчать. Уронив голову на плечо, Петрик спит. Проходит час, другой, он открывает глаза и не может понять: он лежит на полу, на мягкой кошме, под головой у него большая подушка в ситцевой цветной наволочке. В избе полумрак.
— Петрик, пора ужинать! — ласково сказала Дуня.
А на столе уже стояли три тарелки, и товарищ Захар мыл руки под старинным медным умывальником.
Мальчик тоже умылся холодной водой. Усталость как рукой сняло. Он с аппетитом ел борщ и не отказался от второй тарелки. За ужином Петрик рассказал про бритого толстяка в коричневых крагах.
— Это управляющий рудниками Карл Лессиг. Скотина первой гильдии! — сказал Захар. — Когда мы выкурим отсюда колчаковцев, его обязательно поставим к стенке. Кровопийца. Сейчас ему немного подрезали крылья, а до революции он здесь летал коршуном.
И Захар стал рассказывать Петрику про англичан. Они сейчас владеют Риддерским рудником, им принадлежат несметные сокровища, скрытые в горах. Сколько здесь золота, серебра, свинца, цинка, олова! Ленин отобрал все эти богатства в пользу народа, а Колчак снова отдал их английскому миллионеру Лесли Уркварту... Конечно, не даром. Англичане содержат анненковскую армию, дают оружие и снаряжение...
Захар говорил, а Петрик слушал и следил, как шевелился у него огромный кадык. Ему казалось, что в горле у товарища Захара спрятано куриное яйцо.
Дуня убрала со стола и прервала рассказ мужа:
— Уже поздно, ложитесь спать, а то к поезду опоздаете. Завтра вставать чуть свет.
Совесть коммуниста
Петрик и Захар ехали в одном вагоне. Всю дорогу до самого Усть-Каменогорска они разговаривали, как старые знакомые. Петрик рассказал про Борю и Володю, про бесконечные скитания в поисках пропавшего брата. Захар слушал, задавал вопросы. О себе он не говорил, но зато знал много смешных загадок и задачек-головоломок. Человек он был нескучный. Длинную дорогу скоротали незаметно.