— В самом деле, солдатики... А если правда этот мальчик может дать свидетельство и спасти несчастного? Возьмите его с собой. Пусть он даст свои показания начальству.
— Этого я и жажду! — закричал Питирим Фасолев. — А иначе, убейте меня, не встану! Гибель меня ждет!
И собравшаяся толпа дружно загудела:
— Пусть идет парнишка! Пусть!
Толстая женщина с двойным подбородком схватила Петрика за руку и потащила к солдатам:
— Иди, иди... Спасай духовного человека.
И толпа еще дружнее закричала:
— Спасай! Спасай! Иди! Не бойся! Тебе ничего не будет. Ты малолетний!
Петрик оказался в замкнутом кругу, выскочить было невозможно. Старший конвоир поглядел на него сурово и сказал:
— Пойдешь с нами!
Услышав эти слова, Питирим Фасолев подскочил с козлиной легкостью и закрестился:
— Свят-свят-свят! Услышал всевышний мое моление. Спасен! Теперь спасен!
— Становись с ним рядом! — скомандовал старший конвоир и оглядел толпу: — Ну, кто еще хочет идти в свидетели?
Толпа сразу отпрянула и поредела.
Теперь солдаты вместе с дьяконом повели и Петрика. Но недолго они шли рядом. Заметив желание Питирима Фасолева завести разговор со своим спутником, старший поспешил разъединить их. Он взял неожиданного свидетеля под свое наблюдение.
Петрик понял, что его ведут в контрразведку. Он уже догадался, по какому делу. Питирима Фасолева могли арестовать за помощь партизанам. Дьякон действительно писал воззвания, но делал это по приказанию Бориса Петровича. Контрразведка ему не верит, и он хочет с помощью Петрика доказать свою невиновность. Ну, что же, пусть доказывает. Надо ему помочь.
Мальчик не ошибся в своих предположениях. Конвоиры доставили Фасолева прямо в кабинет следователя. Петрика заставили подождать в полутемном коридоре. Но через несколько минут его тоже позвали к следователю.
Пожилой офицер с погонами поручика, в пенсне, сидел за письменным столом, а дьякон Фасолев стоял перед ним. Петрик вошел и остановился. Дьякон увидел его и заговорил торопливо, словно боясь, что его прервут:
— Сам всевышний послал его, как архангела, мне во спасение, господин поручик. Допросите его, и он скажет вам правду-истину обо мне. Во многих грехах повинен, но в большевизме никак. Клянусь пресвятой владычицей богородицей нашей. Ни духом, ни помыслом. Ничего не ведаю о том, в чем опозорить мой духовный сан хотите. Пусть он подтвердит истину слов моих.
— Перестань трещать, сорока! — крикнул поручик. — Я не верю, что ты дьякон. Волосы отрастить может любой большевик, а твоей рясе красная цена полтинник в базарный день.
— Нет, он правда дьякон! — сказал Петрик. — Я его знаю. Он — Фасолев, а зовут его — Питирим.
— Откуда ты его знаешь?
— Мы с ним вместе были на Алтае.
— Где именно?
Петрик замялся.
— В Медведке, в Медведке! — подсказал дьякон.
— В Медведке находился штаб красного бандита Артема Избышева.
— Верно, верно! Именно там! Именно бандита!
— И оттуда шли прокламации большевиков.
С этими словами поручик извлек из папки листовку. Петрик вытянул шею и узнал Володин почерк.
— Оттуда, оттуда! Именно оттуда! — подтвердил дьякон.
— Есть показания, что ты, долгогривый, писал эту мерзость, призывая народ воевать против верховного правителя — адмирала Колчака.
— Я же не отрекаюсь! Господи, ты видишь правду уст моих! Писал из-под палки, по принуждению, будучи мобилизован гнусным комиссаром Пирожниковым. Ему приглянулся мой почерк, и он силой заставил меня делать сатанинское дело, смущать умы человеков. Я даже перья ломал нарочно, думал, что сие принесет мне избавление от мук и издевательств.
— Верно! Он перья ломал! — подтвердил Петрик.
— Расстрелять меня хотел наглый комиссар, и только всевышний сохранил жизнь мою. А сейчас я, подобно многострадальному Иову, несу крест за невольную вину. Прости мя, господи, по велицей милости твоей! Невинен. Крест могу поцеловать, господин поручик. Смилуйтесь и не губите.
Дьякон упал на колени, но офицер даже не взглянул на него.
— Как тебя зовут? — спросил он, обращаясь к Петрику.
— Петр.
— Фамилия?
— Грисюк.
— Сколько лет?
— Скоро четырнадцать будет.
— Кто твой отец?
— У меня нет отца. Немцы на войне убили.
— Мать где?
— И матери нет.
— С кем же ты живешь?
— Один.
— А у кого?
Петрик смешался. Он понимал, что ни в коем случае нельзя назвать пасеку Кондратьева, где укрывается Павел Петрович. Нельзя также назвать и квартиру коммуниста Чайкина.
— У кого же ты живешь? — переспросил следователь.
Петрик молчал. Обычная находчивость его покинула. Питирим Фасолев внимательно прислушивался к его ответам.
— Хорошо, в этом деле мы разберемся, — сказал следователь. — А сейчас ответьте на мой вопрос: вы оба были в Медведке?
— Да, — сказал дьякон. — Оба.
— Вы знаете друг друга?
— Знаем.
— И ты, Петр Грисюк, его знаешь?
— Знаю!
— Тебе, Петр Грисюк, известно, что эту листовку писал дьякон Питирим Фасолев?
Офицер показал листовку, написанную Володей.
— Не знаю.
— Он же не отказывается. Питирим Фасолев, вы это писали?
— По принуждению! Только по принуждению!
— А ты не писал? — вдруг спросил офицер.
— И он по принуждению! — сказал Фасолев с искренним намерением защитить Петрика.
— Ничего подобного, меня никто не принуждал.
— Но ты писал?
— Не писал. И ничего не знаю.
Дьякон Фасолев замахал руками:
— Нет-нет, это не он писал, это его братишка писал.
— Какой братишка? У тебя есть брат?
— Никакого брата у меня нет.
Офицер поднял глаза на дьякона.
— Ошибся я, хотел сказать парнишка... Был там еще один.
Петрик с ненавистью взглянул на дьякона. Офицер позвонил, и вошел конвоир.
— Фасолева отправить обратно.
Дьякона увели, и мальчик остался с глазу на глаз со следователем. Поручик молча смотрел на свою жертву и слегка улыбался. Он совсем не был страшным. И Петрик попросил:
— Отпустите меня. Я ничего не знаю. Я ничего не делал!
— Я знаю, что ты ничего не делал. Дьякон во всем виноват. Напиши прошение на имя начальника контрразведки, чтобы я мог тебя отпустить. Сядь здесь. Вот тебе перо. Старайся аккуратно, разборчиво.
— А что писать?
— Я скажу.
И поручик начал диктовать:
— Его высокоблагородию господину полковнику Ступину. Прошение. Пиши разборчивее... И не обязательно вкось... Прямее... Будучи задержан по недоразумению конвоирами, которые вели из тюрьмы на допрос известного мне дьякона Питирима Фасолева, прошу распоряжения вашего высокоблагородия освободить меня из-под стражи, поскольку я ни в чем не виноват. К сему подписуюсь Петр Грисюк. Все.
Петрик облегченно вздохнул. Поручик достал из папки еще одну листовку и стал внимательно читать прошение, а потом весело сказал:
— Ну, а теперь сознавайся. Эту листовку писал ты? Почерк одинаковый. Можешь взглянуть.
Да, почерк был одинаковый. Петрик понял: офицер перехитрил его. Он готов был заплакать от досады.
— Ну, теперь ты мне расскажешь всю правду про дьякона Фасолева и про себя. Предупреждаю: если будешь врать, выдеру шомполами.
Следователь мучил Петрика целые сутки, вынуждая его сознаться в таких преступлениях, которых тот никогда не совершал и по возрасту своему совершить не мог. Он не давал ему садиться, не дал соснуть ни минуты, грозил застрелить, приставлял дуло пистолета к виску. Но Петрик молчал.
Утром на следующий день следователь сказал ему:
— Не хотел сознаться, змееныш! Так завтра тебя расстреляют.
Петрика увели в подвал и закрыли в одиночке. В этот же день три офицера судили его заочно: подполковник, капитан и поручик. Когда следователь показал листовку и прошение Петрика, написанные одной рукой, подполковник сказал:
— Все ясно, господа. Ваше мнение, поручик?
— Я считаю, можно дать три года.