— Можешь идти, — сказал атаман офицеру.
Тот козырнул и вышел вместе с гусарами.
Володя, затаив дыхание, заглядывал в окно. Что будет дальше?
— Вы офицер? — спросил Анненков после долгого молчания.
— Нет.
— Студент?
— Нет.
— Назовите свою профессию.
— Я — революционер.
Анненков побарабанил пальцами по столу. Немигающими глазами он смотрел на Захара.
— Что вас заставило стать революционером?
— Желание создать справедливый для всех строй жизни на земле.
— Какой это справедливый? — Анненков поднял брови.
— Чтобы человек не угнетал человека.
— Кто вас угнетал? По вашим рукам я вижу, что вы не мужик и не рабочий.
— Меня царский строй угнетал хуже, чем рабочего и крестьянина.
— Вы еврей?
— Нет.
— Назовите свою настоящую фамилию.
— Вам ее не к чему знать.
Анненков долго смотрел изучающим взглядом на Захара, а потом тихо заговорил:
— Контрразведка дала мне о вас сведения. Вы нарочно сели в тюрьму, чтобы поднять восстание заключенных и захватить крепость. Это верно?
Захар молчал.
— Уважаю людей, идущих на верную смерть с открытыми глазами, — заговорил Анненков таким тихим голосом, что Володя с трудом разбирал его слова. — У меня половина личного конвоя — бывшие красноармейцы. Они попали в плен. Их надо было расстрелять, и любой командир это сделал бы. Но я их помиловал за храбрость в бою. Я помилую и вас и отпущу под честное слово, если вы мне дадите обещание навсегда прекратить борьбу с нами.
— Коммунист такого обещания дать не может, — быстро сказал Захар.
Анненков помолчал и в раздумье спросил:
— Скажите, вы стояли когда-нибудь под расстрелом? Видали дула, наведенные на ваше сердце?
— Вы это спрашиваете, потому что хотите меня запугать?
— К сожалению, сейчас расстрелом не всех запугаешь. Я много расстреливал и убедился, что средний человек уже привык к страху смерти. Не пойму только одного: почему эту привычку стали именовать героизмом? Очевидно, нужна более страшная казнь. Тот, кто сумеет заставить трепетать всю Россию от страха, тот переломит и хребет вашей пролетарской революции. Вам понятна моя мысль?
— Понятна, — ответил Захар. — Вы мечтаете посадить на трон палача, чтобы задушить нашу революцию. Думаю, это никому не удастся.
— А вы мечтаете посадить на трон кухарку, которая, по мнению вашего товарища Ленина, должна управлять государством? Но я не хочу подчиняться ни кухарке, ни повару! Они должны стряпать обед, а управлять моей родиной будет новый великий монарх, — лицо атамана просветлело. — И я проложу ему путь к трону, даже если мне придется перевешать пол-России.
Анненков вскочил с кресла и заходил из угла в угол. Володя с тревогой следил за ним. Внезапно атаман остановился перед Захаром.
— Итак, вы решили продолжать борьбу с нами, если останетесь живым. Верно я вас понял?
— Да, — твердым голосом ответил Захар. — Вы поняли меня совершенно правильно.
— Мне нравится ваша прямота. Ненавижу, когда слизняки ползают на коленях, целуют сапоги и умоляют о пощаде. Трусы — это гнусная плесень нашей эпохи. Я вижу, вы не боитесь расстрела. И я вас не расстреляю...
При этих словах Володя от радости чуть не вскрикнул.
— Не расстреляю! — повторил Анненков. — Я прикажу вас сжечь в топке парохода живьем. Почему вы побледнели? Вам нехорошо?
Атаман налил из графина стакан воды и вежливо подал пленнику.
Но Захар не стал пить. Он с размаху швырнул стакан в лицо Анненкову. Атаман вовремя отшатнулся, и стакан, ударившись о стену, разлетелся вдребезги.
— Что? Испугался? — Анненков усмехнулся. — Страшно стало?
Бледный Захар тяжело дышал:
— Душегуб! Ты можешь меня сжечь, изрезать на куски! — закричал он неестественно тонким голосом. — Но победить меня ты не сможешь. За мной народ! Наше дело бессмертно!
Анненков презрительно скривил рот. В глазах его вспыхнул злорадный огонек.
— Болван! От тебя не останется даже праха. Ты вылетишь с дымом в пароходную трубу. Этим и кончится твое бессмертное дело!
Атаман быстро подошел к двери и ударил в нее ногой. Она распахнулась, и в каюте появился офицер с двумя гусарами.
Анненков кивнул на Захара и приказал:
— В топку парохода!
Володя заметил, как офицер с недоумением взглянул на атамана. Ему показалось, что он ослышался.
— Да, сжечь в топке парохода! Немедленно!
— Есть, брат-атаман! — козырнул офицер.
Два гусара мигом схватили Захара под руки и потащили из каюты. Володя закрыл ладонями лицо и вне себя от ужаса побежал по палубе. Здесь он увидел пьяных гусар, вышедших из кают на свежий ветерок. Они плясали и пели под гармошку. Володе невольно пришлось задержаться. Чубатый гусар, отбивавший каблуками замысловатую чечетку, загородил ему дорогу.
И вдруг плясун остановился. Словно электрический ток пробежал по всему пароходу. На какую-то минуту все затихло. Это из уст в уста передавали приказ атамана: сжечь живьем пленного большевика. Но через мгновенье шум поднялся еще сильнее. Еще громче, с гиком, со свистом полились залихватские песни, надрывнее запиликала гармоника, и в пьяном угаре вихрем кружились плясуны. Не жалея каблуков, они словно старались проломить пол палубы.
— Ведут! Ведут!
И снова стало на мгновение тихо. Гусары волокли Захара в машинное отделение.
Володя кинулся вслед, но тут пожилой матрос, наблюдавший за ним, схватил его крепко за руку.
— Марш на палубу! — сказал он сурово. — Тебе смотреть тут нечего.
...«Монгол» шел вниз по течению, оставляя пенистый след на воде. Над степью пылал вишневый закат. Володя стоял на палубе и смотрел на широкий Иртыш. Он вспомнил рассказ Батенина о смелом Данко, вырванное сердце которого пылало факелом великой любви к людям. «От лучей заката река казалась красной, как та кровь, что била горячей струей из разорванной груди Данко». Огромная стая ворон, зловеще каркая, пересекала Иртыш. Из пароходной трубы шел дым. Легкий ветер относил его к берегу.
На верхней палубе духовой оркестр, расположившийся перед кают-компанией, играл, по приказанию Анненкова, похоронный марш.
Торжественные, печальные звуки плыли над вечерней рекой. Володя плакал навзрыд.
ДОМОЙ!
Робинзоны
Держась за скользкое бревно, Чайкин и Петрик плыли по Иртышу, чувствуя радостную уверенность, что теперь они уже не потонут. Из предосторожности пловцы старались держаться посередине реки. Кто знает, не ожидает ли на берегу анненковская засада! Когда проплывали мимо острова, изнемогавший от усталости Петрик предложил сделать кратковременную остановку и отдохнуть, но Карп Семенович не согласился.
— Подальше надо отплыть от города, как можно дальше, — бормотал он под нос. — В этом наше спасение.
И только к вечеру, когда над Иртышом запылал закат, Чайкин сказал:
— Вон там, кажись, островок видать. Туда и пристанем.
Но это был не островок, а большой остров, густо заросший мелким ивняком. К нему и причалили пловцы. Измученные, голодные, окоченевшие от долгого пребывания в холодной воде, они думали сейчас только о тепле и отдыхе. Вытащив на сухой песок бревно, чтоб его не унесло течением, они забрались в кусты, решив здесь провести ночь. Напрасная надежда! Туча кровожадных комаров мигом облепила голые тела. Петрик, вооружившись черемуховой веткой, неистово отмахивался. Он хлестал себя по спине, животу, ногам и скоро выбился из сил.
— Погубит нас здесь комар, всю кровь до капельки выпьет! — мрачно произнес Карп Семенович, также отбиваясь от комаров веткой. — Надо в воду лезть и дальше плыть.
Предложение Чайкина голодному, обессилевшему Петрику не пришлось по душе.
— В воде очень холодно, Карп Семенович!
И оба подумали, как хорошо было бы сейчас очутиться в теплой избе, выпить горячего молока с краюхой хлеба и лечь спать на печку.
— А если на берег? — нерешительно предложил Петрик. — Дойдем до ближней деревни. Кто-нибудь пустит ночевать.