Феокритов закрыл глаза ладонью и несколько минут молчал. Петрик деликатно отвернулся.
Экспедиция по спасению писем Ф. М. Достоевского
— Но что я могу сделать? — спросил Петрик.
— Много! И только ты. Взрослый здесь бессилен.
Феокритов схватил Петрика за руку и горячо прошептал:
— Помоги мне спасти письма Федора Михайловича!
— Вы хотите, чтобы я вытащил их из сундука?
— Да!
— А дворник Суслонов?
— Суслонова сейчас нет дома. Его вчера отправили в больницу, а дворничиха по утрам уходит на базар. Дома остается одна бабушка.
Мирон Мироныч покрутил усы и, видимо, желая избежать дальнейших вопросов, сразу перешел к делу:
— Мой план крайне прост, но требует суворовской решительности. Рано утром, когда Суслониха уйдет за покупками, ты отправишься во флигель. Предположим, дверь будет закрыта. Ты стучишь и объясняешь, что пришел из больницы от Тихона Матвеича. Разумеется, тебе откроют. Тогда ты должен завести разговор со старухой и постараться увлечь ее из кухни в комнату. Старуха в комнате... Ты закрываешь дверь и держишь бабку взаперти. А сам в это время открываешь сундук и достаешь шкатулку. Не забудь, сундук стоит на кухне, под окном, сразу направо. Итак, шкатулка в твоих руках. Ты спокойно выходишь во двор, быстро добираешься до ворот. Я прохожу мимо. Беру от тебя шкатулку. Ты убегаешь — ищи ветра в поле! Шкатулка спасена. Главное — быстрота, натиск и продуманность каждой детали. Расположение флигеля мне известно, у меня даже есть чертежик. А сундук ты сразу узнаешь. Он голубого цвета, на крышке нарисован павлин. Не правда ли, мой план чрезвычайно прост?
— Трудно все-таки! — сказал, подумав, Петрик.
— Юноша! — голос Феокритова задрожал. — В шкатулке письма писателя земли русской! Великого писателя!
— Но штаб-то рядом! — не сдавался Петрик.
— Самого Федора Михайловича Достоевского...
— А около штаба солдат с ружьем!
— ...имеющие громадную ценность для истории! — размахивал полотняным зонтиком Феокритов.
— Сами же вы насчет шпионов говорили!
Петрик начал колебаться. Письма оставлены в наследство Феокритову. Дворник Суслонов, пользуясь безвыходным положением Мирона Мироныча, хочет его обидеть. Ясно, зазорного ничего нет, если Петрик стащит шкатулку и передаст ее истинному наследнику. Дело это справедливое.
— Сколько лет суслоновской бабушке?
— Вероятно, восемьдесят с хвостиком.
— Ну, что же, — задумчиво произнес Петрик, — попробую... Только вы меня научите, как моему дяде помочь.
— Обязательно!
Две крупные слезинки выкатились из глаз Феокритова и застряли в пышных рыжих усах. Но это уже были слезы радости. Он крепко пожал руку Петрику.
— Я упомяну твое имя, когда буду публиковать письма Федора Михайловича к калашнице Лизе. Твой благородный поступок будет отмечен в литературе.
Узнав, что Петрик не имеет никакого пристанища в городе, Феокритов пригласил его к себе. Мирон Мироныч остановился на постоялом дворе у восточного человека, промышлявшего сдачей комнат приезжающим.
* * *
Мирон Мироныч прожил три недели в Семипалатинске не напрасно. За это время он сумел собрать через знакомых самые подробные сведения о суслоновской квартире. Петрик это оценил, как только увидел чертеж флигеля, нарисованный рукой Феокритова. Все в нем было предусмотрено до мельчайших подробностей. И число ступенек на крыльце, и расстановка мебели в комнате, и хозяйственная утварь, находившаяся в кухне, и двери, и окна, и даже единственная форточка с разбитым стеклом.
— Вы как Шерлок Холмс.
— Я решил достать письма во что бы то ни стало! — мрачно ответил Феокритов. — Если бы судьба не послала мне тебя, я прибегнул бы к содействию взломщиков. Чтобы облегчить им работу, я и проделал предварительное обследование.
Кроме чертежа флигеля, Феокритов имел и план города Семипалатинска. Вооружившись цветными карандашами, он отметил красным пунктиром путь Петрика, а синим — свой собственный.
— Теперь внимание! — сказал он, расправляя план. — Я выхожу значительно раньше и становлюсь на карауле вот здесь, на этом перекрестке. Смотри сюда, на зеленый крестик. Твой путь отсюда — красная линия. Сходимся одновременно здесь. Ты с угла замечаешь меня. Если зонтик мой под пелериной, значит, Суслониха на базар еще не проходила. В таком случае ты сворачиваешь в переулок и, обойдя квартал, появляешься спустя пять-шесть минут на старом месте. Снова смотришь на меня и видишь, что я стою с раскрытым зонтиком. Это для тебя условный сигнал: Суслониха прошла на базар, семафор открыт, путь во флигель свободен. Тогда ты идешь к воротам и входишь во двор. Походка у тебя уверенная, слегка торопливая, как у почтальонов. Дальше действуешь так. Стук в дверь. «Кто там?» — «Из больницы, от Тихона Матвеевича!» Дверь открывается. В сенях бабушка. «Здравствуйте! — говоришь ты. — Тихон Матвеевич прислал рубаху и кальсоны». Начинается разговор. Кто, что, почему, через кого... Просишь напиться. Входишь в кухню. Примечаешь сундук голубого цвета с павлином на крышке. Комод с бельем стоит в комнате. Бабушка направляется туда. Тут ты молниеносно захлопнешь дверь и придвинешь кухонный стол, чтобы закрыть старуху. Затем достаешь шкатулку. На это у тебя уходит не больше минуты, и ты на улице. Я прохожу мимо ворот. Один момент — и шкатулка у меня под пелериной. Ты убегаешь — вот твоя дорога, красная линия. Она кончается здесь, у забора. Я тоже прихожу сюда...
— Да я без всяких линий убегу, Мирон Мироныч! Никто не догонит.
На другой день Петрик изучил расположение улиц и переулков около анненковского дома, а на третий, ровно в шесть часов двадцать минут утра, экспедиция по спасению писем Достоевского покинула постоялый двор восточного человека и выступила в путь. Феокритов снял с шеи заветный ключ и передал Петрику. Потом застегнул черную пелерину, ободряюще махнул на прощанье полотняным зонтиком и свернул в переулок. Лицо его было бледно, но глаза выражали твердое решение добиться успеха или погибнуть.
Петрику, пережившему восстание в Усть-Каменогорской крепости и чуть не утонувшему в Иртыше, предстоящая опасность не казалось серьезной. Вытащить письма из сундука под носом полуслепой восьмидесятилетней старухи — дело не особенно трудное.
Стараясь идти деловым шагом, Петрик дошел до условленного перекрестка и увидел раскрытый зонтик над головой Феокритова. Значит, следует войти в калитку. Феокритов закрыл зонтик и зашагал по переулку. Все идет прекрасно. На улице никого нет. Калитка не на запоре. Петрик дернул за скобу и вошел во двор. Здесь горничная выколачивала пыль из ковра, развешенного на веревке. Голосисто кричал петух, забравшийся на крышу сарая. Петрик подошел к флигелю и поднялся на крыльцо.