Домики их кажутся еще более деревенскими, чем дома крестьян. Они крыты соломой, что предписывается уставом общества, занимающегося продажей местных земельных участков.
Обитатели этих домиков не какие–нибудь дикари или вандалы, вторгшиеся в сельский пейзаж. Они считают своим долгом сохранять эти холмы в их первобытном состоянии. Здесь запрещается разводить сады и ставить заборы: пусть вереск, трава и песчанка растут как им заблагорассудится. Исконно–датский ландшафт в сочетании с хорошо разросшимися здесь австрийской горной сосной, немецкой пихтой и сибирским кедром должен остаться неприкосновенным. Защита природы осуществлялась здесь в добровольном порядке еще задолго до создания общества защиты зеленых насаждений.
Но нетронутой природой и навеваемым ею миром могут наслаждаться только владельцы земельных участков. Холмы и горные сосны они охраняют для себя, и только для себя. Вот откуда берутся надписи: «Частное владение! Частное владение! Частное владение!» И еще: «Входа нет!» Или: «Вход воспрещается!» Даже по дорогам, что пролегают между холмами, могут ходить лишь владельцы участков.
Только одну–единствениую, узкую, живописно извивающуюся, — каменистую тропинку страстные ревнители природы предоставили в распоряжение случайных туристов и «воскресных гостей», налетающих сюда из столицы, то есть тех жалких людишек, которые встречаются с природой только раз в неделю и поэтому не доросли до ее понимания. Большие щиты возвещают, что холмы являются частной собственностью, и «землевладельцы только из любезности предоставляют туристам право пользования этой тропой». Однако сворачивать с нее в сторону воспрещается. «Следите за дорожными знаками! Путь к вершине холма!» И сквозь строй угрожающих и запретительных надписей посетитель выходит к так называемой «обзорной скамье». Благодаря любезности землевладельцев туристы получают возможность бесплатно полюбоваться миром с высоты птичьего полета.
Герберт Джонсон добрался до каменистой тропы туристов. По ней он возвращается на шоссе. Несколько обескураженный, сн быстро шагает по мелкому гравию. Он уже больше не задерживается, не смотрит по сторонам, не старается наполнить легкие воздухом и не вслушивается в голоса природы. Грудь его стеснена каким–то необычайно гнетущим чувством.
Герберт Джонсон — человек порядка. Из тех, кто уважает законы. Во всяком случае, все нутро его требует их соблюдения, и юн неизменно подчиняется этому требованию, куда бы ни забросили его обстоятельства.
Он осторожно шагает по тропинке, стараясь не наступить на вереск или песчанку.
27
Погода переменилась. Идет дождь, и у голубого дощатого забора блестят лужи. В печной трубе бушует ветер; гудят телефонные провода. Плохая погода для дачников.
Герберт Джонсон ходит взад и вперед по своим маленьким, низким комнатам. Как здесь мрачно, какие скучные коричневые обои… Нет на них ни цветов, ни узоров, на которые так занятно смотреть по утрам, лежа в постели. Это новые модные обои с китайскими прямоугольниками, купленные в кооперативе.
Посреди одной из комнат висит медная лампа. Даже в это время года на ее завитушках и на стеклянных висюльках сидят мухи. В комнате стоят продавленные кресла в чехлах и плюшевый диван. Стены увешаны фамильными фотографиями Йенсенов, снявшихся по случаю каких–либо торжеств. Вот увеличенный и ретушированный портрет покойной жены Йенсена; она безмятежно улыбается, будто вся жизнь ее была устлана розами. А вот и фотография самого Йенсена в солдатском мундире; она вставлена в рамку, выпиленную из дерева.
На овальном столике — зеленая фарфоровая ваза с двумя каменными яблоками.
В маленькой кухне стоит примус, купленный самим Джонсоном, но Джонсона берет оторопь всякий раз, когда приходится зажигать его. Это опасный прибор. В технике мистер Джонсон явно не силен. Вряд ли он занимался техникой в Америке.
Утром и вечером Джонсон сам приготовляет себе чай. Кроме того, у него есть жестяной ящик для хлеба и фаянсовая масленка. Сыр он держит в бумаге. Днем приходит Карен, она готовит ему обед. За особую плату. Она же убирает комнаты.
Тем не менее что ни день возникают новые трудности, которых Джонсон не предвидел. Неприспособленный он к жизни человек.
Что, например, делать с воротничками, когда они становятся несвежими? А рубашки? Ведь здесь некому приготовить ему чистую рубашку.
Когда он был ребенком, носки и белье давала ему мать. Потом, когда он окончил университет, это делала жена.
— Вот, я положила тебе на кровать рубашку. Надень ее, — говорила она.