— Андре… — робко проговорила наконец Марина.
— Ну что?
— Помнишь, утром, когда мы проходили мимо их сада, мы думали, что у них все хорошо.
— Да, думали.
— Дождеватель весело разбрызгивал воду. На траве стояли пестрые шезлонги. И Эдди с Юттой были такие счастливые.
— Да, так нам казалось. Издалека, — сказал Андре. — А вблизи все по-другому.
— Не просто по-другому, а как-то очень грустно, — сказала Марина.
Андре сорвал с яблони веточку и вцепился в нее зубами.
— Что было, то было, — проговорил он. — Знаешь, Эдди на вид старше, чем я думал. Он так сгреб меня своими ручищами, даже дыхание перехватило. Я думал, он изобьет меня до потери сознания.
— И ты даже не пытался защищаться?
Андре покачал головой:
— Я увидел его глаза, и мне стало страшно.
— Это я виновата! — вздохнула Марина. — Ведь я рассказала тебе про него.
— Чепуха! — ответил Андре. — Вина моя. Надо было действовать по-другому. Совсем не так.
— А как, Андре?
— Не знаю. Только надо было сначала все хорошенько обдумать.
Марина смотрела на него в упор, но он не отвел глаза.
— Тебе грустно, Андре?
— Грустно? Может быть. Не знаю.
— А мне очень грустно, — призналась Марина, — да-да, грустно. Мы оскорбили Эдди и невесту его тоже. Мы вели себя как дураки.
— Мы же не для забавы!
— Нет, конечно! Только все равно так не поступают.
Андре опустил голову и начал ковырять землю носком ботинка.
— Давай пойдем к ним извиняться! — сказала Марина.
Андре встал.
— Ладно, пошли!
— А кто будет извиняться? — спросила Марина.
— Я. Если хочешь, ты тоже.
— Ну, там посмотрим.
И они пошли назад той же дорогой, по которой только что примчались в сад. Легкий ветерок навевал прохладу. Солнце уже садилось.
Андре решительно шел впереди. У него было какое-то странное чувство. Он не сумел бы объяснить, почему его сейчас не страшила встреча с Эдди: он и сам во всем этом еще не разобрался. Такое с ним было первый раз в жизни. Удар по лицу, за который он не таил обиды… и картина, стоявшая у него перед глазами: нож в подвесной сумке кресла-коляски и само кресло, уткнувшееся передним колесом в рыхлую грядку…
Они подошли к дому Эдди. И тут Андре заколебался. Но Марина решительно открыла калитку.
Кресло уже не стояло поперек грядки. Дверь дома была затворена, окна закрыты зелеными ставнями. Дети хотели было уйти, как вдруг с дальней части сада, где еще было солнце, увидели Ютту. Она сидела за дачным столом.
Они подошли к ней, но Ютта читала книгу и заметила их не сразу. Она холодно и удивленно взглянула на них.
— Мы хотим извиниться, — сказал Андре, — перед вами и господином Вебером.
Бережно закрыв книгу, Ютта встала. Она была чуть выше Андре. Марина снова залюбовалась ее длинными волосами. У Ютты были серые глаза, и эти глаза умели заглядывать человеку в душу.
— Ладно. Можете идти, — сказала она.
— А можно нам сказать это самому господину Веберу?
— Муж сейчас спит. Ему предстоит ночной рейс. Вы же сами знаете.
— Муж? — удивленно переспросила Марина.
— Да, муж, — спокойно сказала Ютта.
Они помолчали.
— Мы вели себя как дураки, — признался Андре.
— Хватит. Вы извинились. Это уже хорошо, — сказала Ютта.
Дети могли бы теперь и уйти, но они продолжали стоять перед Юттой, словно им надо было узнать у нее что-то важное. Ютта села.
— Давайте я вам расскажу, как мы с Эдди познакомились, — сказала она. — Я работаю продавщицей в универмаге на Шенхаузер-аллее, в отделе дамских пальто. Работу свою я люблю. Все время на людях, и каждый человек виден как на ладони. Со временем начинаешь прекрасно разбираться в характерах. Чего у нас только не бывает, скажу я вам! Я привыкла ко всяким неожиданностям. Но самое неожиданное событие произошло прошлой осенью. Как-то раз утром, когда в магазине обычно мало народу, ко мне в отдел вдруг вваливается огромный детина. В кожаной куртке, небритый, весь пропах бензином и машинным маслом, а лицо такое, словно он всю ночь напролет пьянствовал. И тащит за собой испуганную старушку. У той глаза заплаканные, красные.
Парень подходит ко мне: «Не найдется у вас какого-нибудь подходящего зимнего пальто вот для этой бабуси?» Я говорю: «Не знаю, что вы считаете подходящим, выбор у нас большой». — «Надо, чтоб хорошее было, — говорит парень, — а не просто накидка, в которой бабуся не решится выйти зимой на улицу. Ясно?»