– Гай Филипп и я тоже заметили это, – сказал Марк и добавил несколько слов о стременах и подковах лошади Зимискеса. Глабрио кивнул – он тоже это отметил. Виридовикс заявил, что и он не упустил этих деталей, ведь он всегда внимательно следит за всем, что имеет отношение к войне. Блезус и Адиатун выглядели удивленными.
– Самое важное – понять, что случится с нами, если мы не присоединимся к видессианам, – сказал Квинт Глабрио.
«Младший центурион обладает даром доходить сразу до сути дела», – подумал Марк.
– Мы не можем оставаться солдатами и быть не у дел в чужой стране, – проговорил Гай Филипп неуверенно. – Я слишком стар, чтобы заняться грабежами, а это самое лучшее, на что нам можно рассчитывать в таком случае. Нас не так много, чтобы что-нибудь здесь завоевать.
– А если мы разоружимся, нас съедят живьем, превратят в рабов или… Что там они делают с чужеземцами?.. – спросил Марк. – Когда мы вместе – мы сила, но поодиночке каждый из нас здесь ничто.
С того момента, как они встретили Зимискеса, трибун и сам пытался найти лучший выход, чем стать наемником, но не нашел его. Он надеялся на то, что у других возникнут какие-то идеи, но похоже, что этот выход действительно был единственным.
– Нам повезло, что видессиане нуждаются в солдатах, – заметил Адиатун. – Иначе они бы уже охотились за нами.
Адиатун-ибериец, иностранец на службе римского легиона, давно чувствовал себя наемником. Он не мог рассчитывать на римское гражданство до ухода в отставку. Возможно, поэтому его не слишком печалила мысль о службе Видессосу.
– И скорее всего, мы навряд ли узнаем, где Рим, – подытожил Гай Филипп. Все кивнули, и на их лицах было куда меньше надежды, чем несколько дней назад.
Чужие звезды в ночном небе снова и снова напоминали Скавру, как далеко от дома находятся его легионеры. Целительная магия видессианского жреца нанесла ему еще больший удар – так же как и Горгидас, трибун знал, что ни один римлянин, ни один грек не мог сравниться с этим жрецом.
Гай Филипп был последним, кто покинул палатку Скавра. Он отдал трибуну почетный салют, как на параде.
– Привыкай, – сказал он, крякнув при виде замешательства Марка. – В конце концов, ты – наш Цезарь.
Оторопев поначалу, Марк расхохотался. Но когда он лег в постель, то неожиданно понял, что старший центурион был прав. Если уж на то пошло, Гай Филипп даже преуменьшил то, что с ним произошло. Даже Цезарь никогда не командовал всеми римлянами. Мысль эта была неожиданной, и он не мог заснуть полночи.
Спустя два дня возле городских ворот образовался временный рынок. Товары и продукты были хорошими, а цена, которую просили за них местные жители, – приемлемой. Марк с облегчением думал о том, что большинство его солдат, перед тем как выйти в опасный поход, оставили почти все свои деньги у банкиров легиона. Это было тем более важно, что официально римляне еще не числились на службе Видессоса. Ворцез заявил, что дело уладится очень скоро. Он послал гонца на юг, в столицу, с донесением о прибытии римлян. Скавр заметил, что Проклос Мазалон исчез из города одновременно с гонцами Ворцеза. Из осторожности он не стал говорить об этом Зимискесу, который остался с легионом как своего рода неофициальный ординарец, несмотря на явное неодобрение Ворцеза. И тут были интриги и борьба за власть.
Миссия Мазалона, должно быть, оказалась удачной, потому что имперский чиновник, который прибыл в Имброс через десять дней, чтобы проинспектировать странных солдат, был не из тех людей, что нравились Ворцезу. Это был не бюрократ, а воин-ветеран, который терпеть не мог формальностей и считал, что нужно держаться поближе к делу. Он вообще очень напоминал Марку Гая Филиппа.
Имперский чиновник, которого звали Нефон Комнос, прошел через временный лагерь римлян, разбитый под стенами Имброса. Образцовый порядок, аккуратность и чистота сразу вызвали его восхищение. Когда проверка была закончена, он спросил у Марка:
– Клянусь адом, человек, откуда пришли твои люди? Ты знаешь искусство войны и приемы боя лучше, чем мы; ты появился в Империи, не пересекая ее границ. Как это могло случиться?
Скавр и его офицеры использовали каждую свободную минуту, для того чтобы изучать видессианский язык, разговаривая с Зимискесом, со служками и слугами Ворцеза, со жрецами, которые очень удивились желанию трибуна учиться читать и той быстроте, с которой он запоминал слова их языка. После своей родной латыни и греческого изучить еще один язык не составляло для Марка большой трудности. Но это касалось только чтения. Когда дело доходило до разговора, он чувствовал себя не столь уверенно. И все же мало-помалу он начинал понимать живую речь. Однако ему было очень трудно объяснить, каким образом его забросило в Видессос, не говоря уж о том, чтобы убедить слушателей в своей правдивости.