Про себя трибун вполне согласился с ним. Но он давно уже понял, что видессианам лучше об этом не говорить.
Марк наклонился и подобрал кинжал, оброненный камором. Это оружие не понравилось ему сразу. Рукоятка — дикая кошка в страшном оскале — была вырезана из кости и обмотана мягкой зеленой, скорее всего, змеиной кожей. Лезвие же было покрыто синеватыми пятнами, как будто его закаляли слишком долго или слишком часто. Но как только пальцы Марка коснулись рукоятки, он выронил нож, вскрикнув в тревоге. Темная сталь начала медленно мерцать, но не добрым красновато-желтым светом, как символы друидов на его мече, а зеленоватым дьявольским пламенем. Трибун почувствовал тошнотворный запах тления, похожий на вонь сгнивших грибов. Он еще раз потянул носом — нет, ему не показалось, — слабый сладковатый дух исходил от кинжала. Он мысленно поблагодарил всех богов, каких только знал, за то, что дьявольское лезвие не задело его: смерть, которую оно несло, не была бы легкой.
— Нейпос должен увидеть это немедленно, — сказал Горгидас. — Магия — его специальность.
Марк согласился, но снова взять в руки проклятое лезвие не решился. Магия не была его специальностью.
— Лезвие стало светиться, когда ты коснулся его, — заметил Горгидас. — Светилось ли оно, когда кочевник напал на тебя?
— Сказать по правде — не имею ни малейшего представления. В тот момент я был слишком занят.
Горгидас фыркнул.
— Хм, я думаю, тебя нельзя за это осудить, — сказал он, однако тон его выражал нечто прямо противоположное словам. Грек был человеком, который, положив голову на плаху, смог бы запомнить цвет глаз палача в маске.
Он наклонился, чтобы осторожно взять смертоносное оружие за рукоятку. Лезвие все еще лучилось искорками света, словно глаза страшного хищника в легкой полудреме, который ждет свою добычу. Он оторвал клочок ткани от солдатского плаща и несколько раз обернул им рукоять кинжала, и лишь после этого взялся рукой за рукоятку. Лезвие осталось темным, и врач удовлетворенно кивнул.
— Я думаю, ткань будет хорошей защитой, — сказал он, осторожно передавая оружие Скаурусу, который так же бережно принял его.
Держа нож на расстоянии, Марк пошел к двери, но был остановлен хриплым смешком Виридовикса.
— Может быть, господин офицер подумает о том, что не худо бы одеться? Или он хочет смутить всех видессианских девок в округе?
Трибун заморгал. Он был так занят всеми этими событиями, что совсем забыл одеться. Положив кинжал на кровать, он быстро обулся и набросил плащ. Затем со вздохом взял кинжал и вышел во двор.
Солнце только-только поднималось над горизонтом. Он огляделся по сторонам и сразу же понял, каким образом кочевник сумел пробраться в римскую казарму незамеченным. Оба часовых лежали на земле и спали глубоким сном. Удивленный и разгневанный, Марк толкнул ближайшего солдата ногой, причем не слишком нежно. Легионер что-то пробормотал, но не проснулся даже после более сильного пинка. Столь же непробудно спал и его товарищ. Не похоже было, чтобы они пострадали от нападения, но привести их в чувство было невозможно. Когда Марк подозвал Горгидаса, грек тоже оказался бессилен.
— Черт возьми, откуда я могу все знать? — сердито сказал он. — В этой проклятой стране нужно быть не просто врачом, но еще и волшебником, иначе грош тебе цена. Иди, позови Нейпоса. Солдаты дышат ровно, пульс нормальный. Им пока ничего не грозит.
Едва первые лучи солнца упали на купола храмов, трибун подошел к Видессианской Академии, которая располагалась в северной части дворцового комплекса. Он не знал, сможет ли найти Нейпоса так рано, но других способов найти жреца он все равно придумать не мог.
Скаурус шел по знакомым улицам и смотрел на солнце, которое золотило дворцовые сады и парки. Он видел, как медленно раскрывались под его лучами цветы, как они тянулись к свету. Когда он вышел из сумрака большой гранитной колоннады, солнце коснулось и его.
Кинжал, который он нес, вдруг стал горячим и обжег ладонь. Как только лучи солнца упали на лезвие, оно начало гореть и клубиться едким желтым дымом. Римлянин бросил его на землю и отшатнулся, кашлял и хватал ртом воздух — дым, едкий, как от горящего угля, проникал в легкие. Возможно, ему послышалось, — но, кажется, металл застонал, словно в агонии. Он приписал это своему воображению.
Огонь горел очень жарко и скоро погас. Марк нерешительно приблизился к заколдованному оружию. Он ожидал увидеть искореженный, обугленный металл, но, к своему удивлению, обнаружил, что рукоять и даже лоскут Горгидаса сохранились в целости, так же, как и лезвие, которое, правда, уменьшилось на ширину пальца. Осторожно коснувшись кинжала, Марк заметил, что он достаточно холоден для того, чтобы взять его в руки. Стараясь унять дрожь, трибун подхватил кинжал и поспешил к Академии.
Четырехэтажное здание из серого песчаника было средоточием науки Видессоса. Хотя кроме религиозных, здесь изучались и светские дисциплины, в центре Академии возвышался шпиль, увенчанный золотым шаром — тут, как и всюду, последнее, решающее, слово принадлежало религии.
Полусонный привратник был удивлен, увидев первого посетителя — капитана наемников. Но он был достаточно вежлив, чтобы скрыть свое удивление.
— Брат Нейпос? — сказал он. — Да, он здесь, он всегда встает рано. Вы, вероятно, найдете его в рефектории, в конце коридора, третья дверь направо.
Стояло раннее утро, и коридоры Академии были почти пусты. Юный послушник в голубой одежде был очень удивлен, увидев римлянина, проходившего мимо, но, как и привратник, не сказал по этому поводу ни слова. Солнечный свет струился сквозь многочисленные перегородчатые окна и падал на отполированные локтями и покрытые царапинами столы, на старые, удобные, повторяющие форму тела стулья. Но вместо того, чтобы подчеркивать ветхость обстановки, мягкий свет придавал ей необычный эффект только что отлакированной мебели.
Если не считать толстого небритого повара, склонившегося над своими кастрюлями, Нейпос был один в большом зале.
Жрец замер с ложкой дымящейся каши, поднесенной ко рту.
— Ты выглядишь хуже смерти, — сказал он трибуну. — Что привело тебя сюда в столь ранний час?
Вместо ответа Скаурус уронил на стол перед жрецом то, что осталось от кинжала.