– Классно ты все разложил, – сказал Брисби (мне показалось, что он). – Твоим сынишкам следовало бы конспектировать, жаль только, разговор наш им пока не понять.
– Это еще не все, – сказал папа, странно глянув на нас. – Есть женщины третьего типа, но отыскать их ох как трудно. Стоит искать или нет – решать вам, поскольку такая перевернет вам мозги гораздо быстрее, чем две первые.
– Давай не будем сейчас, а? – сказал Сапог Ливернойз, похлопав ладонями над головой.
– Побереги невинность своих детишек, – добавил Брисби.
Ни один из этих балбесов и понятия не имел о том, что собирался рассказать папа, и мы, впрочем, тоже.
– Мои сыновья уже достаточно взрослые, чтобы переварить эту информацию, к тому же священный долг отца держать под контролем процесс развития их душ. Они должны быть в курсе, – тут отец прямо посмотрел на меня и моего братца, – что, хотя большинство женщин, с которыми им придется иметь в жизни дело, будут женщинами первых двух типов, когда-то представительница третьего обязательно им встретится.
– Истинная правда, юноши, – кивнул Бисби.
– Тип первый будет просто шагать по жизни рядом, пока все хорошо, а тип второй назначит себя президентом корпорации имени тебя, – продолжал папа. – Обе будут грести все, что можно, обеими руками. Разве что второй тип – впрок, потому что ей надо больше, чем ты можешь дать ей поначалу. Ну а третий тип – ей до лампочки, сколько у тебя на счете в банке и какой марки у тебя тачка. И как раз это делает ее чертовски опасной.
– Элита, так сказать, – вставил Сапог Ливернойз.
– В самую точку, – сказал папа. – Такая женщина видит тебя насквозь и на сто шагов вперед предвидит каждый твой шаг. Ты точно не знаешь, откуда она родом, но чертовски уверен, что не из этих краев. Она вообще какая-то другая, не от мира сего. Плюс к тому она настолько впереди, что тебе ни в жизнь ее не догнать. И, поверьте, она вовсе не хочет, чтоб ты ее догнал. Потому что, если догонишь, игра окончена. А суть ее игры в том, чтобы ты всю жизнь оставался в неведении и ломал голову. В том, чтоб ты все время был на цыпочках, с большими глазами и раскрытым ртом Если ты ненароком скажешь: «Какое удивительно синее небо сегодня», она поправит тебя: «Подумаешь, синее. А вот вчера было багровое». И ты напрягаешься и вдруг вспоминаешь – да, вчера небо в самом деле было багровым…
– …а глаза у тебя были на заднице, – дополнил Бисби. – Мальчики, простите мой французский.
– Скорее на ее заднице, – поправил Ливернойз.
– Вот-вот, – покивал папа. – Вам, мальчики, еще рановато задумываться о сексе, но кое-какие вещи в любом возрасте знать необходимо. Секс – это некий активный процесс между мужчинами и женщинами, но нам этот процесс доставляет больше удовольствия, чем им И с каждой чувствуешь себя по-разному, или с одной бывает намного лучше, чем с остальными. – Отец помедлил, на лице его отразилось раздумье. Лишь сейчас до меня дошло, насколько он пьян. – Только ничего из услышанного здесь не говорите маме, не то я вам мозги вышибу. Я не шучу.
Нацелившись пальцем в нас с Филипом, он не опускал его до тех пор, пока мы не кивнули.
– Ну, хорошо. Суть вся в том, что секс с женщиной третьего типа всегда потрясающий. Если только он не ужасен – но сие большая редкость. И ужасный секс с такими женщинами – то же, что потрясающий секс со всеми остальными. Потому как дело в том, что в любом случае вы будете много думать об этой женщине, она не будет выходить у вас из головы. Понимаете, этих женщин абсолютно не интересует то, что интересует первых двух. Не хотят они совать нос в ваш бумажник – им надо забраться в вашу башку. А как только заберутся, сразу пустят там корни, забросят абордажные крючья – в общем, сделают все, чтобы уверить вас, что вам от них не избавиться. Помните, я говорил, что им до лампочки всякая чушь типа бриллиантов, домов и прочего, что можно достать за деньги? Им другого надо, и это другое – вы. Они хотят вас. Тело и душу, но душу – особо. Им очень не хочется делить вас со всем миром, выпуская «в свет», где вы можете отдавать себя друзьям-приятелям Они хотят вас видеть только в своем мирке, в том месте, о котором вы и не мечтали, пока не довелось туда попасть. Чтобы вы раз и навсегда усвоили, что небо багровое день-деньской, что черное – это белое, а реки бегут вспять.
Филип немного подумал и спросил:
– Пап, а почему небо багровое?
– А потому что раскалилось, чтобы выпарить дурь из таких олухов, как вы, – ответил папа. Дружки-хроники заржали.
Мне часто казалось, что Филип стал таким потому, что таким был папа. Может, мой брат стал бы таким же недоверчивым, мелочным и озлобленным, если б моим папой был кто-нибудь вроде Дага Хаммерскьолда или даже Роя Роджерса, но я не уверен.
Порой внезапно приходит воспоминание и всякий раз застает меня врасплох – маленький мальчик, сидящий рядом со мной в «Сарацине», спрашивает. «Папа, а почему небо багровое?» И всякий раз мне хочется плакать и стучать кулаками по столу.
Глава 16
Марк прошел за Джимбо через дверь и внезапно почувствовал: вот он, решающий момент, с которого все в его жизни разделится на до и после. Он понятия не имел, почему уверился, будто жизнь теперь станет другой, но отречься от этого чувства было все равно что солгать себе. Ощущение водораздела – и себя самого в его центре – мгновенно сменилось следующим, когда глобальный сдвиг уже произошел, подарив ему второе мощное впечатление этого утра: кухня, а следовательно, и весь дом, была еще более пуста, чем ему представлялось.
Стоя бок о бок, он и Джимбо оглядывали абсолютно обыкновенную, пустую комнату, простоявшую так уже три десятилетия. На полу толстый слой пыли и путаница их же следов. Рыжевато-коричневые потеки пятнали отслаивающуюся желтую штукатурку стен. В комнате было невероятно жарко. Воздух отдавал плесенью и нежилым запустением. Единственные звуки, которые слышал Марк, – дыхание Джимбо и свое собственное. Значит, правда, подумал он, днем они здесь в безопасности.
На первый взгляд кухня была того же размера, что и кухня в доме Марка. И арка из кухни в столовую была точно такой же, как в доме напротив. Комнаты, пожалуй, оказались чуть меньше. Помимо отсутствия плиты и холодильника, разница между этим помещением и кухней Андерхиллов заключалась в наличии здесь стены – той, что заменяла внешнюю стену дома. В этой стене не было окон, чтобы посмотреть на островок травы, тянущийся до следующего дома Здесь, похоже, никогда не висели полки с баночками для специй, поваренными книгами, маленькими фигурками собак и кошек или китайские миниатюры с пастухами и пастушками, какие можно было увидеть на кухне Андерхиллов. Зато была тщательно пригнанная к стене дверь, которую Марк заметил еще в прошлый раз.
– Ну? – Джимбо кивнул на дверь: мол, ты первый.
– Успеем, – ответил Марк. – Сначала глянем в окно – не засек ли кто.
– Как прикажете.
Джимбо казалось, что ему удается скрывать волнение.
Марк пересек комнату и как раз в тот момент, когда он почти прошел сквозь первую, более узкую из двух арок, обнаружил, что дом все же не совсем пуст. Предмет вроде коробки – несомненно, стол, укутанный простыней, – занимал центр столовой. Дальше через широкую арку он разглядел очертания других предметов мебели, тоже укрытых простынями. Хозяева сорвались отсюда, оставив два больших кресла и длинный диван. С чего это им было уезжать и бросать приличную мебель?
Сопровождаемый пыхтящим под ухом Джимбо, Марк прошел через столовую. Вспоминая о том, что привиделось Джимбо и что увидел он сам (или ему так показалось) вчера, Марк вгляделся в следы ног на пыльном полу. Разглядел он лишь контуры, полукружья и завитки, будто начертанные на неведомом алфавите легчайшим давлением старинной перьевой ручки. Ни жуткий гигант Джимбо, ни стоявший к нему самому спиной устрашающий силуэт, ни девушка не могли оставить эти легкие, почти воздушные следы. Та же рука, но уже небрежно начертала на стенах витиеватые бессмысленные узоры, которые со временем выцвели, обратились в едва различимую дымку, и казалось: ткнешь ее кулаком – и встретишь не твердую стену, а туман.