Тогда я так не сказала, но у меня было предчувствие, что путинское пребывание у власти не сулит ничего хорошего нашей семье и наследию деда.
Мой прогноз вскоре подтвердился. Данное президентом при вступлении в должность обещание вернуть россиянам самоуважение после анархии ельцинской эпохи, похоже, было тревожным звонком из нашего деспотичного прошлого - от его «вертикали власти» до контроля над СМИ и выборами. И что ещё хуже, две трети граждан страны, пережив невозможный переходный период, были уверены, что посткоммунистические реформы принесли России больше вреда, чем пользы[14]. Приученные считать государственные интересы выше личных, половина населения страны жаждали возврата к твердому, сталинскому, типу руководства и скорбели по утраченному «статусу великой мировой державы»[15]. Они словно бы говорили: «Да, нас расстреливали и сажали миллионами, зато какими грандиозными были наши победы и военные парады!» Многие добровольно отказались от свободы в обмен на путинские гарантии «стабильности и порядка», что уже тогда я воспринимала как новую форму ГУЛАГ а - не место с колючей проволокой и охранниками на вышках, а ГУЛАГ русского сознания, невидимую тюрьму внутри всех нас.
Беспокоясь за наше демократическое будущее, я начала публиковать синдицированную колонку, где обращала внимание на параллели между путинским стилем руководства и стилем руководства Брежнева и Сталина. Одна моя статья появилась и в московской либеральной газете «Коммерсант», в рубрике 'No Comment'.
Я была польщена признанием и гордилась собой - в отличие от моей мамы. Она позвонила мне из Москвы и недовольно заявила:
― Перевод ужасный. И на последней странице. Теперь, когда вокруг растет публичное одобрение сталинских методов правления, все ненавидят Хрущёва.
― Газета не виновата, - ответила я. - Ты придираешься. У переводчиков вечно цейтнот. 'No Comment' всегда бывает на последней странице. А Хрущёв у меня в статье даже не упомянут.
― Ещё как упомянут! - воскликнула мама. - Над ней его фамилия!
Она имела в виду строку в начале статьи с указанием имени автора. Но после двадцати лет, что я её носила, это была уже не только его, но и моя фамилия. До этой книги я редко писала о дедушке. При этом большинство читателей воспринимали мои статьи, как если бы сам Хрущёв говорил с ними из могилы, и в моей критике Сталина они увидели своеобразное дежавю его секретного доклада.
Однако просталинская реакция публики на мои статьи бледнеет в сравнении с тем, что было уготовано наследию Хрущёва. В 2000 году бывший советский министр обороны, маршал Дмитрий Язов - один из участников ГКЧП - опубликовал книгу мемуаров «Удары судьбы». В ней министр, чья репутация была полностью восстановлена при Путине, передает «неприглядную историю из жизни ... сына главного докладчика на XX съезде КПСС»[16]. «Как известно, - пишет Язов, - Леонид активно сотрудничал в плену с фашистами».
За последние 20 лет, по мере усиления ностальгии по сталинскому времени[17], Леонид Хрущёв превратился в Бенедикта Арнольда современной России. (Напомню, что американский генерал Бенедикт Арнольд (1741-1801) был участником войны за независимость Соединенных Штатов от Великобритании и прославился сначала как герой (в том числе в битве при Саратоге, где был ранен в ногу), а затем как предатель, передавший англичанам военные планы повстанцев. В США его имя стало фактически нарицательным, символом предательства). Истории о предполагаемом предательстве Леонида тиражировались в фильмах, книгах и газетных публикациях. В некоторых из них утверждалось, что Сталин, узнав о предательстве Леонида, приказал его выкрасть и казнить, и что Хрущёв якобы на коленях умолял его пощадить сына, но безрезультатно. Многие шли ещё дальше, заявляя, что дед выступил с разоблачением сталинского «культа личности и его последствий», потому что Сталин убил его сына, и, следовательно, никакой особой доблести в его попытке - пусть и незавершенной - направить советское общество в сторону большей открытости и меньшего произвола не было. Как нация, мы совершили полный цикл, вернувшись к сталинскому мышлению. Поскольку обвинения не прекращались, я поняла, что не могу больше писать только о кремлёвской политике и делать вид, что моя фамилия никак не влияет на мои взгляды. Всё равно публика думала иначе, так что я, в конце концов, решила, что готова сказать открыто: наследие Хрущёва имеет значение, так же, как честное имя его сына. И если никто не выступит в их защиту, они окажутся искажёнными, запятнанными, вырванными из реальной истории в путинском государстве, которое толкает нас назад к автократии.
14
15
Эта и следующая цитата взяты из книги: Общественное мнение: Ежегодник. Под ред. Н. Зоркой. - М.: Левада-центр, 2012. С. 101.
16
Эта и следующая цитаты взяты из книги: