— Ах, вот оно что! Я, кажется, припоминаю эту историю, — с воодушевлением воскликнул в одночасье повеселевший Горчаков. Известие, что Чаров хоть и бастард, но бастард свой, дворянский, а не безродный космополит-разночинец или, того хуже, выкрест из местечка, оказало благотворное воздействие на давно пережившего свой век Горчакова, и он отослал Гумберта с самыми нежными напутствиями. — Утром можете поспать, вам нет нужды приходить рано. А записку для Стекля передайте сей же час тому сотруднику, — бросил на прощание вице-канцлер.
Удостоверившись, что ящики письменного стола заперты, князь отправился спать.
Глава 2. Деликатное поручение
Напитанный впечатлениями вечера Чаров возвращался к себе в радужном расположении духа. Однако по мере того, как нанятый экипаж приближал его к дому графа Сумарокова по 7-й линии Васильевского острова, где он занимал порядочную квартиру в три комнаты со слугой и кухней, градус настроения молодого человека неуклонно падал. Поручение графа Шувалова, мало совместное с дворянской честью, смущало его…
Распутывая дело распространителей фальшивых ломбардных билетов в бытность своей службы следователем при Канцелярии обер-полицмейстера, Сергей сошелся со студентами Императорской академии художеств, облюбовавших близлежащий трактир «Золотой якорь[13]», который и он сам частенько посещал. Сближению с художниками (кое-кто из них действительно сотрудничал с фальсификаторами билетов, как вскорости установил Чаров) пособило соседство скульптора Антакольского, жившего в том же доме и учившегося в академии. Имея склонности к живописи и войдя в крайне стесненное положение многообещающего таланта, Чаров стал брать у того уроки, и спустя пару недель молодые люди сдружились. Через Антакольского он познакомился с Репиным и другими студентами академии.
Однажды, это случилось по прошлому году, он зашел в заведение и, не застав там никого из друзей художников (в зале сидели одни иностранные моряки), приказал принести себе водки с ухою из ершей, соленых огурцов и расстегаев погорячее. Когда половой поставил перед ним дымящуюся уху и наполнил рюмку, соседний столик заняли молодые люди, лица которых Чаров видел впервые.
Вошедшие были возбуждены. Разгоряченные собственным разговором они не замечали пьяных возгласов английских матросов, а на Чарова, бывшего в неприметном партикулярном платье, смотрели как на пустое место. Его присутствие им вовсе не докучало. Чтобы услышать себя во все возраставшем шуме, молодые люди говорили излишне громко, особенно, когда половой принес им бутыль красного. Став невольным свидетелем их беседы, Сергей узнал много такого, что вынудило его, невзирая на этикет и приличия, тем же вечером заявиться домой к Валуеву, так как попытка арестовать незнакомцев в трактире не увенчалась успехом. Заметив, что те зовут полового и считают мелочь, Сергей выскочил на улицу, чтобы крикнуть городового, но возле самого заведения был остановлен развеселой компанией знакомых художников, немилосердно затолкавших его обратно в трактир. Когда он, наконец, освободился от дружеских объятий, незнакомцев и след простыл.
— Ты уверен в своих суждениях? — министр внутренних дел нервно расхаживал по кабинету.
— Вернее не бывает, дядюшка. Замышляется покушение на государя. Тот, кого собеседник именовал Дмитрием, поклялся застрелить императора, — взволнованно подтвердил он.
— Стало быть, злоумышленники — студенты?
— Может, и вольнослушатели какие, — неуверенно пожал он плечами. Однако ж точно не из художников.
— А второго зовут?..
— Худяков, дядюшка. Оный Дмитрий обращался к нему исключительно по фамилии.
— Ладно, поторопись домой, уже поздно. Мой экипаж отвезет тебя. Завтра же доведу твои сведения до князя Долгорукова[14], а уж он возьмет меры.
Меры по предупреждению покушения принимать не пришлось. На следующий день, 4 апреля, в четвертом часу пополудни, возле решетки Летнего сада прозвучал выстрел Дмитрия Каракозова, ознаменовавший замедление реформ и закручивание гаек в империи.
13
Состоявшее из 3-х этажей заведение было чрезвычайно популярным в среде творческой интеллигенции, студентов и матросов иностранных судов, стоявших возле Николаевской набережной. Над трактиром располагался ресторан, а в полуподвальном помещении пивнушка для простого люда.
14
До апреля 1866 г. исполнял должность начальника Третьего отделения и начальника штаба корпуса жандармов.