Этой силы не было и не могло быть не то что у Зейнаб, на даже у ее бабушек и прабабушек.
Говоря по справедливости, что было делать Зейнаб?
С \>дной стороны, Велигулу отделится и уйдет. Как быть тогда с посевом? А скотина? Дом, двор, пашни, торговля? Как быть совсем этим?
Прибавьте к этому боязнь быть насильно увезенной в город, где ей придется с позором держать ответ перед начальником. А то может быть еще хуже. Вовсе не пошлют ее в город. Зачем посылать ее в город? Глава ведь имеет официальную бумагу от кази. Глава теперь полновластен над Зейнаб. Он может просто взвалить Зейнаб на спину Гасымали и перетащить в дом Худаяр-бека. И он сделает это. Непременно сделает. Сделает, во-первых, потому что это его обязанность. А во-вторых, всем известно, что глава женат на матери Худаяр-бека, значит Худаяр-бек приходится ему пасынком. Стало быть, он доведет все до конца, доведет, во чтобы то ни стало.
Зейнаб - женщина с умом, она прекрасно все это понимает.
"Что делать?" Целых два часа Зейнаб билась над этим вопросом, но так и не нашла ответа.
Отворилась дверь, и вошел Гасымали.
- Ну, что скажешь, сестра? Что мне передать главе? Согласна или нет?
Зейнаб была похожа на человека, который поставил перед собой сосуд с ядом и не знает, как быть - выпить или нет.
Не выпить - страдания и горе убьют.
Выпить - яд унесет в могилу.
"Все равно пропадать", - решает человек и пьет отраву.
Согласиться выйти замуж за Худаяр-бека было для Зейнаб равносильно решению принять яд.
И когда Гасымали повторил свой вопрос, она собрала все силы и, превозмогая отвращение, процедила сквозь зубы:
- Согласна...
ЭПИЛОГ
Минуло три года. Пошел четвертый.
Был декабрьский полдень. Погода стояла хорошая. Несмотря на холодный ветерок, чувствовалось, как греет солнце.
Воспользовавшись погожим днем, крестьяне сидели на земле около своих домов и беседовали.
У сакли дяди Мамед-Гасана тоже сидела группа крестьян.
В конце улицы показался незнакомый крестьянин, погонявший нескольких нагруженных ослов. Караван приблизился к сидевшим и хотел уже пройти, когда от группы крестьян отделился старик, бросился к ослам и, схватив одного из них, серого, со всех сторон стал внимательно разглядывать его морду.
Решив, что старик хочет купить осла, погонщик подбежал к ослам, остановил их посреди дороги и подошел к старину, продолжавшему осматривать осла. Старик кружился вокруг осла, разглядывал его сзади, спереди, осмотрел морду, по/том ноги, пощупал даже хвост. Наконец открыл ему пасть и посмотрел зубы.
- Клянусь аллахом, второго такого осла не сыскать! - начал расхваливать осла погонщик. - И силы же у него. Посмотри, сколько я нагрузил на него. Целых семь пудов. Если думаешь купить, отдам недорого.
Старик еще раз раскрыл пасть осла и, внимательно осмотрев ее, поднял голову:
- Скажи-ка, племянничек, у кого ты купил его?
- На что тебе знать, дяденька, у кого купил. Если хочешь купить, продам, а нет, так не задерживай меня.
К ним подошли и остальные крестьяне, сидевшие у стены.
- Мешади-Орудж! - обратился старик к одному из них. - Посмотри-ка и ты этого осла. Я что-то сомневаюсь насчет него...
Погонщик, очевидно, почуял что-то неладное; услышав слова старика, он ударил осла по крупу и хотел увести его, но старик не отпустил.
Мешади-Орудж также внимательно оглядел осла со всех сторон и повернулся к старику.
- Дядя Мамед-Гасан, - сказал он, - я знаю, почему ты сомневаешься. Ты хочешь сказать, что это твой осел.
Погонщик опять ударил осла, чтобы уйти с ним, но дядя Мамед-Гасан и Мешади-Орудж помешали ему.
Крестьяне, собравшись вокруг осла, осматривали его.
- Племянник, - снова обратился дядя Мамед-Гасан к погонщику, - заклинаю тебя двенадцатью имамами, скажи правду, у кого ты купил этого осла.
- Клянусь аллахом, дяденька, я купил его ровно пять лет назад у карабахца за одиннадцать рублей.
Около осла собралась уже толпа человек в пятьдесят, и каждый, знавший в свое время осла дяди Мамед-Гасана, подтвердил, что это тот самый осел и есть.
Дядя Мамед-Гасан схватил погонщика за ворот и вывел его из толпы с тем, чтобы потащить к главе Кербалай-Исмаилу. Выйдя из толпы, дядя Мамед-Гасан крепко взял погонщика за кушак и хотел было вести его дальше, но в это время из узенького переулка показался Худаяр-бек в дорогой папахе, суконной чухе и белых штанах. В руке у него была прежняя кизиловая дубинка. Увидя столпившихся крестьян, он подошел к ним. Дядя Мамед-Гасан рассказал о случившемся и просил рассудить его с погонщиком.
Худаяр-бек растолкал крестьян и, подойдя к ослу, внимательно осмотрел его со всех сторон. Он узнал осла.
- Да, - проговорил он, - это осел дяди Мамед-Гасана.
Затем он повернулся к погонщику и строго спросил: Эй, где ты купил осла?
Погонщик сказал ему то же самое, что ответил дяде Мамед-Гасану. Худаяр-бек поднял дубинку и стал так лупить погонщика, что тот наконец не выдержал и, упав к ногам Худаяр-бека, стал умолять, чтобы он отпустил его душу на покаяние.
Вот каким образом был найден осел дяди Мамед-Гасана.
Худаяр-бек приставил Гасымали к погонщику ослов, чтобы тот вывел его из села, а погонщику велел больше никогда не появляться в этих краях.
Благодаря Худаяр-бека, прославляя его добродетели, дядя Мамед-Гасан погнал осла к себе в хлев.
Но не покажется ли вам странным, что до сих пор не видно сына дяди Мамед-Гасана, Ахмеда? Сколько тут народа собралось, сколько тут шума было, но ни Ахмед не показался, ни жена дяди Мамед-Гасана не высунула голову из ворот, чтобы узнать причину этой суматохи.
Ахмед умер. Умерла и жена дяди Мамед-Гасана.
В прошлом году Ахмед заболел горлом и помер. После его смерти два месяца горевала по нем мать и тоже приказала долго жить. Дядя Мамед-Гасан каждый раз клянется, что в сына и жену его унесла тоска по ослу.
И вот теперь осел отыскался.
Отдав осла дяде Мамед-Гасану, Худаяр-бек вышел из толпы и, пройдя по тому же узенькому переулку, вошел в большие ворота.
Во дворе, в изодранном бязевом архалуке и поношенной серой папахе Велигулу выгребал лопатой навоз.
Пройдя мимо него, Худаяр-бек стал у ступеньки и громко позвал:
- Эй, Зиба, дай-ка мне кувшин с водой.
Дверь в комнату открылась. Хорошенькая девочка лет семи-восьми вынесла глиняный кувшин и, поставив его около Худаяр-бека, вернулась в комнату, дрожа всем телом.
Худаяр-бек стал совершать омовение перед молитвой.
Девочка нам знакома. Это Зиба, дочь Зейнаб.
Всякий, увидев ее одежду, понял бы сразу, что она сирота.
Помимо крайней ветхости, одежда была ей не по росту. Видно было, что все это с чужого плеча. Старая, вылинявшая юбка из дешевого ситца доходила ей до пят, хотя она должна была быть значительно короче; поношенный архалук из черного ластика, не в меру широкий и длинный, сидел на ней мешком; голова ее была повязана старым черным платком; на ногах - большие мужские башмаки.
Покончив с омовением, Худаяр-бек вошел в комнату. Эта была небольшая комната. У задней стены стоял кюрси - табурет, накрытый хорошим большим одеялом, поверх которого был постлан еще новенький джеджим. Свет падал в комнату через два маленьких оконца, по-видимому, недавно пробитых в стене. В остальных трех стенах было по паре ниш, в которых размещались маленькие сундучки, шкатулки, медная /и фарфоровая посуда, разные узелки и связки одежды. В одной из ниш стоял кальян.
К стене слева было прислонено несколько больших круглых подносов. Пол был покрыт паласами и грубым деревенским ковром. На кюрси стоял самовар, под который была подложена медная тарелка. Самовар уже закипел, чай был заварен.
Словом, для деревни это была хорошо обставленная, нарядная комната.
В комнате за кюрси сидела молодая женщина лет четырнадцати-пятнадцати, не больше. О том, красива она или нет, ничего определенного сказать нельзя; она до того намазалась румянами и пудрой, выкрасила брови и подвела глаза сурьмой, что настоящее ее лицо скрылось под этой косметикой.
Худаяр-бек прошел и сел также за кюрси. Молодая женщина придвинула к себе два стакана и начала мыть и перетирать их.