- Довольно, довольно, знаем, что скажешь! Нечего вздор молоть. Ей-богу, Велигулу, ничего особенного не случилось. Осталась я одна, и как-то взгрустнулось, вот и всплакнула. Ничего такого нет.
- Я боюсь, мать, что траур твой до второго пришествия не кончится. Разве можно плакать столько, сколько ты плачешь? Сама подумай, сколько лет прошло, как умер отец...
- Братец, приходила какая-то женщина и сказала, что дядя не хочет выдавать Гюльсум за тебя. Потому мама и плачет... - начала было рассказывать Физза, но Зейнаб сердито прикрикнула на нее:
- Ну-ка уходи отсюда, Айша, убирайся...
Физза приподнялась, но снова села.
- Мама, - сказал Велигулу, - ей-богу, я вижу, что у тебя какие-то неприятности; только не знаю, зачем ты скрываешь от меня. Что это за женщина приходила сюда?
- Тетя Сакина приходила. От Худаяр-бека. Дескать, Худаяр-бек сказал, что, во-первых, раздумал выдавать дочь за Велигулу, а во-вторых, якобы Кербалай-Гейдар при жизни задолжал ему двести рублей. Велит отдать, чтобы до суда не дошло.
Некоторое время все молчали. Физза по-прежнему полулежала, переводя глаза с матери на брата и с брата на мать. Зиба продолжала играть, что-то напевая себе под нос. Это сильно раздражало Велигулу, который и без того был достаточно расстроен и искал только повода, чтобы разразиться бранью.
- Ах ты, собачье отродье! Время нашла, нет? Такое у нас настроение, а она... Убирайся отсюда. Пошла во двор!
Услышав крик, Зиба тотчас же встала, посмотрела на мать и, закрыв лицо руками, заплакала. Она словно искала помощи у матери, зная, что всегда получит эту помощь.
- Не плачь, деточка, не плачь! Иди ко мне! Иди! Свет погас для нас в тот день, когда умер ваш отец. Иди, иди ко мне, сядь рядышком...
Велигулу молчал, низко опустив голову и вертя в руке соломинку. Физза посмотрела на Зибу, закрыла лицо руками и тоже принялась плакать.
- А что ты сказала тете Сакине? - спросил Велигулу, повернув лицо к матери.
Мать не ответила.
Девочки перестали плакать. Зиба села на колени к матери, а Физза, крепко обняв мать, с удивлением смотрела на брата. Зейнаб не ответила сыну. Тогда Велигулу сказал, повысив голос:
- Я же тебя спрашиваю! Оглохла, что ли?
- Что было мне ответить? Я сказала, что если Кербалай-Гейдар что-нибудь ему должен, пусть обратится в суд... Зейнаб умолкла.
- И больше ничего? - спросил Велигулу.
- А что же еще?
- Значит, ты не знаешь, о чем я тебя спрашиваю?
- Ты спросил, я ответила. А что еще хочешь?
- А насчет Гюльсум что ты ответила?
- Что было мне отвечать? Я над ней не хозяйка. Что я могу сказать, если отец не хочет выдавать. Я ответила, что если он не хочет выдать дочь за моего сына, то я тоже не хочу женить сына на ней. Что я могла еще ответить?
- Так! - сказал Велигулу, уже не сдерживая гнева. - Раз ты понимаешь, что ты над Гюльсум не хозяйка, как же ты могла ответить за меня?
- Но ведь ты мне сын! - удивленно проговорила Зейнаб.- Гюльсум же не дочь мне!..
- Хорошо говоришь, мать! Если мать любит сына, для нее невестка ближе родной дочери. Зря ты так рассуждаешь!
Велигулу так повернул разговор, что Зейнаб не нашлась, что ответить. Тогда Велигулу продолжал:
- Раз так, я хочу отделиться. Я вижу, что с тобой мне не ужиться. Да будет благословенна память твоего отца, отдели меня, и я начну жить сам по себе.
- Сын мой, - расплакалась Зейнаб, - Велигулу! Помнишь, когда умер отец, как ты утешал меня? "Не плачь, мама, я никогда не позволю, чтобы ты горевала". Так почему же ты не сдерживаешь своего обещания?
- Ты поступай так, чтобы мне не было тяжело, тогда я тоже не буду огорчать тебя.
- Родненький мой, а что я сделала тебе дурного? Худаяр-бек не хочет выдавать Гюльсум за тебя, ну и пусть, я найду тебе получше невесту. Зачем ты расстраиваешься из-за этого?
- Нет, мама, я ничего знать не хочу. Ты должна вернуть человеку деньги. Вот сейчас же. Я отнесу ему. Он прав. Я сам помню, как отец занимал у него.
- Что с того, что ты сам помнишь? Где у меня теперь двести рублей, чтобы отдавать Худаяр-беку?
- Ничего не хочу слушать, - стал кричать Велигулу, сердито размахивая рукой. - Сейчас же отдай деньги...
Не дожидаясь ответа, Велигулу встал, взял свою кизиловую палку и вышел вон, хлопнув дверью.
Физза и Зиба снова начали плакать. Как же может быть, чтобы мать плакала, а малые дети не вторили ей? Конечно, и Зейнаб плакала, и не только потому, что рассорилась с сыном, нет, она оплакивала минувшие дни, светлые, счастливые дни! И то сказать, Кербалай-Гейдар никогда не был с нею суров. Если он иногда и ругал, бил ее, то только когда было за что.
Зейнаб было очень тяжело. Темная комната, голодные дети, остывшая в очаге похлебка. Скотина некормленная, непоенная. А Велигулу ушел. Кто знает, когда он придет ужинать.
По правде говоря, в безвыходное положение попала Зейнаб. Чувствовала она, что нелегко будет ей выбраться из этого положения. С одной стороны, Худаяр-бек посылает ей такие угрожающие предупреждения; с другой - Велигулу затевает с ней ссору. Где ей достать двести рублей, чтобы отдать их Худаяр-беку? Если говорить правду, она может достать эти деньги. Хотя в данную минуту у нее нет в наличности такой суммы, но, конечно, при желании она может постепенно собрать ее. Да благословит аллах память Кербалай-Гейдара. Кое-что после себя он оставил. Но дело в том, что Зейнаб, хоть убей, и двухсот копеек не отдаст Худаяр-беку. Она-то хорошо его знает. Нет уж, увольте, не даст. Ни единой копейки.
Сидя в темноте, Зейнаб предавалась мрачным размышлениям. Девочки, поплакав, притихли, уткнувшись в колени матери. Вот так и просидели мать и дочери добрых два часа.
Вдруг открылась дверь. Зейнаб решила, что вернулся Велигулу, и обрадовалась. (Ах, мать! Как же ты хороша!) Видимо, и девочки подумали так, потому что обе они подняли головы и уставились на дверь. Но папаха вошедшего показалась немного больше, чем у Велигулу.
Зейнаб поняла, что это не сын, и с дрожью в голосе спросила:
- Кто там?
Вошедший оказался Гасымали, рассыльным главы. Не называя себя, Гасымали спросил с удивлением:
- Что тут такое? Почему темно? Может, спичек у вас нет?
- Братец, тебе нет дела до того, темно в комнате или нет. Скажи, что хочешь, и уходи.
- Вот что, тетка! - начал Гасымали. - По жалобе Худаяр-бека, глава арестовал Велигулу и посадил в кутузку. Он послал меня сообщить, что, пока ты не исполнишь требования Худаяр-бека, он не выпустит твоего сына. Вот и все.
Гасымали еще не кончил говорить, а Физза с Зибой уже принялись плакать.
Все сказав и простояв еще минуты две, Гасымали ушел.
Что теперь делать бедной Зейнаб? Каким пеплом посыпать, ей голову?
Всю ночь несчастная женщина провела в слезах.
Наутро тетя Сакина сообщила, что Худаяр-бек поехал в город пожаловаться начальнику насчет денег.
Это случилось как раз в тот день, когда рано утром Худаяр-бек, взяв осла дяди Мамед-Гасана, поехал в город. Конечно, глядя со стороны, можно упрекнуть Худаяр-бека. Однако никаким упрекам здесь не может быть места. Если говорить по совести и рассуждать по справедливости, то Худаяр-бека ни в чем нельзя винить.
Верно, конечно, что причиною всем этим неприятностям - Худаяр-бек, но он ведь вовсе не хотел причинять кому-нибудь неприятности. У Худаяр-бека одно-единственное желание: жениться на Зейнаб. Он вовсе не добивается того, чтобы Зиба и Физза плакали или чтобы Зейнаб горевала.
И осла дяди Мамед-Гасана Худаяр-бек продал вовсе не с той целью, чтобы покрыть дом его трауром, а самого лишить возможности поехать в Кербалу.
Да нет же, боже сохрани! Он же не враг дяде Мамед-Гасану. Нет, не так, совсем не так. Осла он продал только потому, что ему нужны были деньги, а деньги были нужны, чтобы купить головку русского сахара и фунт чаю для кази.
Стало быть ясно, что Худаяр-бек имеет одну цель, только одну - жениться на Зейнаб. Раз так, следовательно, никоим образом нельзя осуждать его поведение. Тут нет ничего предосудительного, да и шариат ни в коем случае не препятствует браку.
А жениться Худаяр-беку совершенно необходимо. Необходимо, во-первых, потому что женитьба относится к числу самых благих, угодных аллаху дел. Во-вторых, ему потому необходимо жениться, что жена у него некрасива, настолько некрасива, что никто не захочет принять из ее рук даже стакан воды. Жена Худаяр-бека и в подметки Зейнаб не годится.