- Хоть умри, а развода тебе не дам; что же будет с моими детьми, если я разведусь с тобой?
И когда сегодня Худаяр-бек ответил ей согласием на развод, женщина подумала про себя: "О злосчастная! А вдруг он и впрямь разведется? Что же тогда делать, как быть?"
Жена Худаяр-бека была не из тех счастливых женщин, которые могут требовать у мужа развода. Этого может требовать женщина, которая рассчитывает на отца, или надеется на мать, или имеет братьев, или наконец полагается на свои деньги, на богатство!
Жена Худаяр-бека была лишена всех этих преимуществ.
Звали ее Шараф. Это была среднего роста, смуглая, худая женщина. В общем, ее никак нельзя было назвать красавицей. Лет сорока, а то и немного поболее, она была старше Худаяр-бека. В то время, когда она выходила за Худаяр-бека, ее отец ничем не уступал отцу жениха, но судьба оказалась к ней жестокой: умер отец, вслед за ним скончалась мать, затем умерли оба брата, и она осталась одна-одинешенька, отданная на произвол Худаяр-бека. А тот в последние годы сделался старостой, то есть превратился в господина, тогда как жена его оставалась все той же служанкой.
Вместе с этим Шараф не была такой уж забитой, чтобы не отвечать, когда надо, Худаяр-беку или покорно опускать голову, когда он ее бил. Часто бывало так, что на удар палкой, нанесенный жене, Худаяр-бек получал такой же удар палкой от нее; на два тумака, полученных от мужа, она всегда отвечала хотя бы одним ударом. И все же Шараф побаивалась Худаяр-бека: как бы то ни было, все-таки мужчина, а мужчина, как известно, сильнее женщины.
Кроме того, для него не представляло никаких затруднений развестись с ней. Если он до сих пор этого не делал, терпя непривлекательность и строптивость жены, то исключительна из-за бедности, просто он не имел возможности покрыть расходы по новой женитьбе.
Шараф прекрасно понимала это и никогда не теряла спокойствия, когда речь заходила о женитьбе мужа; она знала, что у мужа нет ни копейки, чтобы купить себе даже саккыз.
Теперь же дело повернулось иначе. Худаяр-бек хотел жениться на Зейнаб. Если та согласится выйти за Худаяр-бека, то ему совсем не надо будет денег. Сейчас у Зейнаб по меньшей мере пять еще не надеванных платьев в сундуке, а насчет ее денег и говорить нечего. Вот почему Шараф боялась Зейнаб пуще огня. Не подлежит сомнению, что, когда Худаяр-бек женится на Зейнаб, хозяйкой в доме будет она, а Шараф будет низведена до положения служанки. А это для нее хуже смерти.
Перебрав все это в уме, Шараф стала сильно раскаиваться, что затеяла разговор о разводе, поэтому она предпочла промолчать, когда муж заявил, что завтра же даст ей развод.
Худаяр-бек поднялся на ноги, потянулся, зевнул и велел Гюльсум стелить постели. Затем, подойдя к Велигулу, начал тихо шептать ему на ухо наставления. Велигулу встал, а Худаяр-бек, приблизив лицо к его уху, говорил:
- Слушай, Велигулу. Соберись с разумом и делай, как я скажу. Если ты хочешь, чтобы я был доволен тобой и не расстроил нашего родства, то запомни, что я скажу, и поступай так. Сейчас ты отправишься к Гасымали и переночуешь у него, но никто пусть не знает, что ты ночевал там. Я сам поручу Гасымали, чтобы он всем, кто спросит про тебя, отвечал, что ты арестован главой. Ты останешься у него и никуда не будешь, выходить. Когда будет надо, я сам тебя позову, и мы поговорим. Быть может, как-нибудь мы сумеем уломать эту упрямицу, твою мать. Ну, теперь ступай.
Велигулу присел на корточки, чтобы надеть чарыхи.
В другом конце комнаты Гюльсум положила на пол старый матрац, расстелила несколько рваных одеял и разложила у матраца несколько старых мутак.
Обувшись, Велигулу ушел.
Худаяр-бек разделся и при свете лампы начал искать вши в одежде. Раздавив ногтем несколько вшей, он лег и натянул на себя одеяло.
Остальные тоже легли где попало и заснули.
Ни Худаяр-бек, ни Шараф не могли уснуть. Худаяр-бек думал о завтрашнем дне.
Он хорошо знал характер Зейнаб. Знал, что добром с ней ничего не сделаешь. Долго он поворачивался с боку на бок и наконец вспомнил об одной истории, случившейся совсем недавно, всего месяца два тому назад.
Один из крестьян пришел к кази и заявил ему:
- Кази-ага, я подарю тебе две головки сахару, если ты женишь меня на такой-то.
После некоторого раздумья кази ответил:
- Ведь эта женщина состоит в браке с другим мужчиной. Как же я могу женить тебя на чужой жене?
- Кази-ага, - ответил проситель. - Это верно, и я знаю об этом. Но зачем же я предлагаю тебе две головки сахару? Я потому и даю тебе две головки сахару, что она замужем. Будь она вдова, брак могла бы совершить и моя тетка. И еще вот что, кази-ага. Муж этой женщины сейчас находится в Кербале. Кто знает, вернется он или нет. Если случится так, что вернется, придумаем что-нибудь новое.
Вспомнив об этом происшествии, Худаяр-бек стал рассуждать про себя так: "Великолепная история. Та женщина ведь была законной женой другого человека. Получив две головки сахару, кази исполнил желание просителя. А Зейнаб, слава аллаху, вдова. Раз дело обстоит так, почему бы мне не пойти и не поговорить с кази? Нет, нет, это дело иначе не устроится. По всему видать, что кази человек порядочный, да благословит аллах память его родителя. Видно, он понимает чужую нужду и не откажет в помощи. Итак, завтра же пойду к нему".
Решив так, Худаяр-бек снова погрузился в думы. Его останавливало одно обстоятельство. В настоящую минуту у него в кармане было всего семь абасов, и те не свои: их дали ему в счет налога для сдачи главе. Если он потратит эти деньги в городе, беда невелика. Как-нибудь после достанет и отдаст главе.
И потом, что может сказать глава? Он же приходится ему отчимом.
Ну, ладно, это обойдется, но все же с семью абасами дела не сделаешь. Подумав еще, Худаяр-бек придумал выход и из этого положения. Какой выход он нашел, мы уже знаем.
Худаяр-бек встал рано и, достав новую чуху и шапку, разоделся и собрался уходить.
Жена и дети сразу сообразили, что Худаяр-бек приготовился ехать в город.
- Отец, куда собрался? - близко подойдя к нему, спросила Гюльсум.
- В город, - сурово ответил Худаяр-бек. - К кази, разводиться с твоей матерью.
Не успел Худаяр-бек выйти, как в доме поднялся рев, мать и дети так плакали, так причитали, обливаясь такими горючими слезами, словно оплакивали Худаяр-бека.
Там - траур в доме Зейнаб, тут - траур у жены и детей Худаяр-бека.
Худаяр-бек направился к дяде Мамед-Гасану, чтобы взять у него осла и отправиться в город.
К двум траурам прибавился еще один траур - в семье дяди Мамед-Гасана.
Проводив Худаяр-бека, дядя Мамед-Гасан вернулся домой.
Жил дядя Мамед-Гасан в просторной зимней сакле. Зимой" тут, говорят, тендир и балки под потолком сильно почернели от копоти и дыма. Верхняя часть стен тоже почернела. Сакля довольно старая, большинство балок в ней погнулось. Середину потолка поддерживает поперечная балка, которую подпирают два столба, поставленные на большие камни на полу.
У одной из стен вырыт тендир, покрытый доской, у другой стены стоит табурет, на котором сложен хлеб. В темных углах - ниши с расставленной в них глиняной посудой и медными чашками. Под табуретом - опрокинутый вверх дном котел, чашка с простоквашей и закопченный чайник. На пол постлан палас, на котором сложено несколько свернутых постелей. Две ниши заняты связками одежды, маленькими сундучками и старой папахой.
И больше ничего. Всякий, побывав у дяди Мамед-Гасана сразу поймет, что тот беден.
Войдя в саклю, дядя Мамед-Гасан увидел сына Ахмеда, который, катаясь по голому полу, плакал навзрыд, словно его ужалила змея. Громко плача, он то ударял себя руками по голове, то бился головой о землю.