- К черту, можешь отстать? Мне что за дело? Надоели!.. Ты мне что, поручал осла? С ума ты спятил или напился?
Дядя Мамед-Гасан протянул к нему обе руки и умоляюще сказал:
- Кербалай, побойся аллаха! Отдай мне моего осла, отпусти меня. Ради аллаха, не задерживай меня!
- А при ком ты мне его поручал? Да пойми ты, что будь твой осел даже в конюшне, и то я не мог бы отдать его тебе, потому что не ты ведь оставил его у меня. А кроме того, осла здесь нет. Кто приводил его, тот и взял.
- Значит, Худаяр-бек взял?
- Не знаю, какой бек взял. Ваш сельский староста взял.
- А ты не знаешь, куда он увел осла?
- Откуда мне знать?.. В преисподнюю увел.
- А может быть, взял его на Гейдарханский мост камни возить?
Кербалай-Джафар не ответил и, встав с места, направился к базару. Дядя Мамед-Гасан все же позвал его и попросил хотя бы сказать, куда Худаяр-бек увел осла.
Видимо, Кербалай-Джафар сжалился над стариком. Он вернулся обратно и мягко объяснил ему, что, правда, Худаяр-бек приводил какого-то осла, но потом опять взял.
Дядя Мамед-Гасан в совершенном отчаянии еще раз спросил его, куда же он увел осла.
- В ад! - коротко ответил Кербалай-Джафар и, не оборачиваясь, пошел по направлению к базару.
Дядя Мамед-Гасан очень устал. От селения Данабаш до города два с половиной агача пути. Пройти такой путь пожилому человеку очень трудно.
Дядя Мамед-Гасан сел на камень у ворот караван-сарая, где минуту тому назад сидел Кербалай-Джафар, прислонился к стене, обнял колени и погрузился в тяжелое раздумье.
Прямо надо сказать, дядя Мамед-Гасан был в отчаяньи. Мысли, мрачные мысли одолевали бедного старика. Он вспомнил о минувших днях. Перед ним встало его детство.
"Эх, детство, детство! Славное время, черт возьми! О хлебе не думаешь, об одежде не беспокоишься, о детях не заботишься. И понятия не имеешь, что такое бедность!.."
Воображение увело его к далекой поре юности. Он вспомнил об обидах, нанесенных ему дядьями, промотавшими его состояние и ввергнувшими его в пучину бедности.
После этого он вспоминал о том, как ездил в чужой город на заработки и вернулся с пустыми руками. Он глубоко вздохнул и поблагодарил аллаха.
Словом, какую бы пору своей жизни ни брал, он убеждался в том, что на лбу его начертано одно лишь горе.
И все же больше всего угнетала дядю Мамед-Гасана одна мысль, он не сомневался, что все это совершалось по воле всемогущего аллаха. Не бывает на свете ни одного события, о котором бы не ведал всезнающий. Вот взять случай с ослом. Ведь если с ослом случится что-нибудь, он отстанет от товарищей и лишится возможности поехать на поклонение.
Как теперь это понять?
Путь в Кербалу - благой путь. Раз кто-нибудь задумал поехать в Кербалу, надо, чтобы аллах ему помог в этом деле. Это бесспорно. И вот теперь, когда осла привели сюда и хотят загубить, почему же повелитель вселенной не мешает этому злому делу, почему он, всемогущий, не карает виновников? Следовательно, аллаху безразлично, отправится дядя Мамед-Гасан в паломничество или не отправится? Стало быть, он, творец, не благоволит к дяде Мамед-Гасану.
Эти мысли терзали дядю Мамед-Гасана. Вскоре он пришел к полному убеждению, что аллах не благословляет его поездку в Кербалу, потому и приключаются с ним все эти беды.
Почти два часа просидел так дядя Мамед-Гасан, предаваясь печальным мыслям. Наконец он вторично воздал хвалу аллаху и встал. Целый час он бродил по городу, надеясь где-нибудь случайно наткнуться на Худаяр-бека. После долгих поисков он направился в канцелярию начальника.
Он шел к начальнику не с тем, чтобы пожаловаться на Худаяр-бека или на содержателя караван-сарая. Вовсе нет, не дай бог! Дядя Мамед-Гасан человек смирный. Он не любитель всяких кляуз и сутяжничества. И, наконец, в такое время принесение жалобы само по себе уже весьма рискованное дело, так как жалобщик заранее должен быть уверен в том, что сумеет поддержать свою жалобу, а поддержать жалобу можно со свидетелями. У дяди Мамед-Гасана нет свидетелей, потому что нет денег. Правда, и у Худаяр-бека денег нет, но зато у него в руках есть толстая дубинка. Когда хочет, поднимает, когда хочет, опускает ее.
В селении Данабаш к такой толстой кизиловой дубинке питают ничуть не меньше уважения, чем к деньгам, там и деньги не обладают той властью, которой обладает такая дубинка.
По всем этим причинам и еще потому, что по самой своей натуре он человек мирный, дядя Мамед-Гасан никогда бы не решился пожаловаться на Худаяр-бека.
Когда дядя Мамед-Гасан вошел в управление начальника, как назло сам начальник вышел на балкон и, увидев дядю Мамед-Гасана, пальцем поманил его к себе.
На балконе, вытянув руки по швам, стояли в ряд несколько стражников. Начальник подозвал одного из них к себе и, обернувшись к дяде Мамед-Гасану, что-то сказал тому по-русски. Подошедший стражник перевел вопрос начальника зачем дядя Мамед-Гасан пришел к нему?
Дядя Мамед-Гасан растерялся, не зная, что ответить. Потом, краснея и дрожа, заплетающимся языком пробормотал:
- Право, не знаю, ага, что случилось с моим ослом? Взяли его возить камни на Гейдарханский мост или же содержатель караван-сарая меня обманывает. Говорит, что осла у него нет.
Из этого лепета дяди Мамед-Гасана стражник ничего не понял. Начальник рассердился и велел стражнику вызвать переводчика.
Из канцелярии прибежал высокого роста человек и вытянулся перед начальником.
Начальник сказал ему что-то, и переводчик обратился к Мамед-Гасану:
- Что ты хочешь, дядя?
- Ей-богу, ага, не знаю, взяли моего осла на мост Гейдар-хана, или содержатель караван-сарая держит его у себя. Тогда почему не отдает? А завтра паломники выезжают. Не знаю, что делать, в тяжелом я положении...
Расспросы длились довольно долго. Из слов дяди Мамед-Гасана ни переводчик, ни начальник ничего не поняли. Как ни бился переводчик над тем, чтобы дядя Мамед-Гасан ясно и подробно изложил свою жалобу, ничего не мог добиться.
- Ей-богу, ага, - только и твердил дядя Мамед-Гасан, - не знаю, на мост взяли моего осла или содержатель караван-сарая запрятал его и не отдает мне...
Наконец начальник решил, что этот человек не в своем уме, и прогнал его из управления.
Дядя Мамед-Гасан был так расстроен, что не заметил Худаяр-бека, Гасымали, Кербалай-Кафара и Кербалай-Сабзали, которые стояли тут же, в двух шагах от него.
Когда дядя Мамед-Гасан отошел в сторону, Худаяр-бек вышел вперед и доложил начальнику, что его жена Зейнаб не подчиняется ему. Переводчик перевел его жалобу начальнику,который ответил, что в такие дела он не вмешивается и что проситель должен обратиться к кази.
Худаяр-бек со своими товарищами направился к выходу. За ними побрел и дядя Мамед-Гасан.
- Худаяр-бек! - сказал он, когда они вышли на улицу. - Пускай твои болезни перейдут на меня, скажи, куда делся мой осел? Ведь завтра паломники выезжают, а я могу остаться.
- Ладно, дядя Мамед-Гасан, - только и сказал Худаяр-бек. - Отложим разговор до села. Я с тобой там поговорю. Значит, жаловаться на меня вздумал? Ладно, сочтемся.
- Худаяр-бек, - взмолился дядя Мамед-Гасан. - Клянусь Кораном, твое имя даже не упоминалось. Я и не думал жаловаться. Зашел в канцелярию посмотреть, нет ли там тебя. А тут начальник заметил меня и подозвал к себе. И как он ни спрашивал, я твоего имени не назвал.
Еще раз пригрозив старику, Худаяр-бек с товарищами отошел от него и направился прямо к кази.
Сделав за ним еще два шага, дядя Мамед-Гасан остановился и растерянно смотрел им вслед, пока те не завернули в переулок.
И тут дядя Мамед-Гасан заплакал. Ей-богу, заплакал, Да как заплакал! Как ребенок малый...
Ему больше нечего было делать в городе. Все дела были закончены. Он мог идти на все четыре стороны. Сняв башмаки, он взял их под мышку и со словами: "Слава твоему могуществу и величию, аллах!" - пустился в обратный путь.