На улице куда свежее, чем внутри дома. Оно и понятно, старость частенько становится синонимом затхлости, да плюс местные бомжи, не очень-то и старающиеся порядок в доме поддерживать. Хотя, мелочи жизни, переживу. Куда больше меня занимало, как теперь незаметно и без лишнего шума подобраться к шару. Пока не выйду наружу, он вряд ли меня заметит, бревенчатые стены достаточно толстые, оштукатуренные, хоть какая-то иллюзия защищённости, а вот на открытом пространстве...
Ладно, думать будем потом - и ужом выскользнул наружу, и вдоль стеночки, буквально на цыпочках, шмыгнул за угол. А теперь быстро вот туда, на другую сторону улицы под защиту кустов, они там густые, разросшиеся, то, что надо. Так и проделал, схоронившись среди зелени. Сердце, вопреки ожиданиям, билось нормально, не частило, не захлёбывалось адреналином, работало спокойно, как и положено нормальному, хорошо отрегулированному мотору, здоровому такому мотору, не испорченному ни алкоголем, ни сигаретами, ни той же наркотой. Во мне опять сидел оперативник, и я был очень рад этому гостю, что на правах хозяина вошёл без стука и спросу, даже не сняв обуви. Так что сопли в сторону, займёмся с ним делом. Настоящим, мужским. Когда ты охотник, а дичь уже где-то рядом и даже не догадывается о своей участи. И вопрос, получится ли, оперативник не задавал. Потому что думать и анализировать будем потом, а сейчас мне куда важнее твёрдость руки и надёжность ствола - эти аксиомы удачного дела.
Сколько же вокруг мусора. Того и гляди, наступишь на какую-нибудь фигню, а лишний шум мне совсем не нужен. Потому внимательно смотрел, куда ставить ногу. И потихоньку, полегоньку двигался вперёд, используя кусты как прикрытие. Хорошо, ветровка у меня брезентовая, защитного цвета, да с капюшоном, сливаюсь, как говорится, с местностью. Это плюсы. Минус в том, что понятия не имею, как среагирует на моё появление этот шар. И уж тем более не знаю, чем всё закончится.
Чем ближе к цели, тем больше в голове пустоты, мысли куда-то улетучились, осталось только речитативом "пропой мне "ай лав ю", тебя по-прежнему люблю". Посвящается Жени...
А возле мусорного контейнера меня накрыло.
В голове словно барабаны ударили: оглушительно, звонко, на весь мир. И тот задрожал, исказился, поплыл перед глазами, разваливаясь на куски, фрагменты, отдельные детали. И я к нему присоединился, с болью и зияющей раной на месте сердца. Меня вдруг не стало, вырвало из реальности, как рыбу из воды, вырвало из привычной и такой удобной для всех сферы обитания, ни позвать на помощь (кого?!), ни вздохнуть полной грудью, ни что-то толком осмыслить. Я будто рассыпался и сыпался по частям в чёрную воронку на месте этой реальности, и это было жутко в своём предназначении и непредсказуемости. Никакой воли и в помине. Никакого ощущения "себя", лишь что-то на периферии, отдельными мазками, скроенными из ранее осознанного и самодостаточного. И самое удивительное - я это каким-то образом понимал. Что нет меня, что моё "я" растворилось где-то и в чём-то, и в тоже время его не до конца похоронило, остались некие обрывки, фрагменты, которые не сошли с ума (или сошли?), а что-то продолжают ещё чувствовать и улавливать. И не заторможено это делать, а вполне себе исправно. А потом пришла музыка. Тот самый мотив, что я мурлыкал постоянно, как заведённый. "Женина мелодия"...
Барабаны исчезли, звон пропал, и тут же, без перерыва, зазвучала та мелодия. Так, как я её для себя и воспроизводил - мощно, раскатисто, на всю громкость и ширь, где границы потеряны, а рубежи даже не обозначены. Мне были непонятны её составляющие, какие инструменты там задействованы и кто ими дирижирует - всё это не имело никакого значения. Музыка просто была, оглушительная и сжигающая тебя на костре мелодии, где даже пепел вибрировал в такт, а душа впитывала этот такт и рождалась окрылённым Фениксом. Наверное, то была эйфория перерождения. Исключительно здесь и сейчас. Всё остальное ушло на второй план и растворилось в дымке подсознания, коим, как оказалось, я и был, влекомый моей мелодией в ту чёрную воронку, - вбирающую, пульсирующую, вибрирующую. Меня несло в неё с невообразимой скоростью, мелькали мимо обрывки-образы (Парк? Кошка? Дом?), внутри переплелось между собой всё и ничего, калейдоскопом промелькнула жизнь и ушла в сторону, в отвал, и уже чернота на горизонте накатывала девятым валом, и музыка продолжала звучать, вбивая гвоздями-звуками мелодию в самое нутро, в саму сущность, в естество. Чернота надавила, заполнила все щелки, расширилась и с оглушительным треском, перекрывая им даже мелодию, схлопнулась в точку. И наступила тишина. Такая же оглушительная, как только что звучавшая музыка. Остаточное "...сыграй мотив на "ай лав ю" затихло на полувздохе и исчезло.
Исчезло вместе со мной...
Она и правда свернула не туда. Только что взгляд цеплялся за Юркину ветровку и, казалось, не было ничего надёжней зелёного пятна впереди, как вдруг...
Когда спасаешь свою жизнь, когда бежишь куда-то, лишь бы подальше от этого ужаса за спиной, ноги сами несут, мысль если и опережает, то не намного. Она, как правило, частенько бьётся пойманной птицей, скованной, заторможенной, пленённой тем самым ужасом, ни присущей ей остроты, ни отточенности - вялое подобие самой себя. Потому-то Женя просто не помнила, как оказалась в этом проулке, почему свернула именно сюда, и понятия не имела, где, на каком углу потеряла Юру. Быстрые ноги и отсутствие трезвых, взвешенных мыслей решили всё сами. И теперь вот стояла, потерянная, задыхаясь, взглядом туда-сюда, пока не остановился тот на высокой, выкрашенной в зелёненькое, голубятне. Даже хватило сил удивиться: откуда такое и взялось-то в наш век сплошной электроники и бытовых удобств. Однако вот торчала, и плевать ей было на катящийся в пропасть мир и на все эти запредельные ужасы. Голубятня пришла из другой эпохи, там не было подобных блокбастеров, даже названия такого ещё не придумали. Потому и взирала на всех снисходительно с высоты простого житейского счастья и прописных истин: будь собой в любых обстоятельствах, надейся лишь на себя и защищайся до конца. Даже если в конец этот не веришь.
- Эй, сюда! Скорее, чего столбом стоишь? Жить надоело?
Жить ей точно не надоело, жизнь после встречи с Юрой только начиналась, только-только стала оперяться и заимела хоть какой-то свет в тоннеле. И она совершенно не хотела опять возвращаться в потёмки, в опостылевшую рутину, ежедневную тягомотину, во всё то, что было до Юры. Разглядела обладателя голоса: молодой парнишка приоткрыл дверь и призывно махал рукой. По виду типичный тинэйджер, куртка в заклёпках, в ухе серьга болтается, космы растопыренной пятернёй, выкрашенные под цвет голубятни. Привет сумасшедшей эпохе.