Второй состоит в сердечной любви Бога, побуждающей нас желать из самой глубины души, чтобы все люди так любили Бога, и Он во всех них мог так осуществить и завершить Свою лучшую волю, как Он хотел этого для нас всех от века, дабы Его Имя святилось как на небе, так и на земле; что как раз и идет против воли пагубной природы человека, ибо все, что любит природа, она желает оставить для себя самой, а не отдать другому. Благодать же, напротив, желает себя всем вместе, она не хочет одна наслаждаться своей любовью, но желает излиться на всех, — на язычников, евреев и христиан, она не хочет ничего иного кроме того, что хочет Бог, и никак иначе, кроме того, как этого хочет Он. Здесь природа целиком и полностью утрачивает свои права, и, в дальнейшем, на ее долю не остается ничего (und iht bleibet ferner niehts eigen).
Третий признак выражается в той неподдельной любви, в той решительной воле, которые вызывают у человека желание воскликнуть вместе с апостолом:»Я хочу быть со Христом!» — быть непосредственно с Ним соединенным; ибо он знает, что это непосредственное соединение [с Ним] возможно лишь через телесную смерть, и никак иначе. Кто ощущает в себе это серьезное устремление, тот может быть убежден, что благодать в нем преобладает над природой; ибо такое стремление превосходит природу, которая никогда добровольно не предается смерти и своему разрушению: это возможно и выполнимо для одной лишь благодати, которая воскликнула устами Апостола: «Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея»!\6\
Поскольку же легко может случиться, что так называемое внутреннее побуждение обманывает нас и вводит в заблуждение, и мы принимаем то, что влечет нас внутренне к тому или иному за побуждение Бога, которое, на самом деле, возможно, есть лишь побуждение природы или даже злого духа (ибо так называемое доброе намерение далеко не всякий раз доходит до доброго дела), то нам в высшей степени необходимо, если для нас действительно важна добродетель и богоугодная жизнь, со всевозможным тщанием рассмотреть, какой, собственно, свет в нас светит и нас ведет, божественный ли, или только естественный, либо даже вовсе ложный? Если наши действия и поступки суть одно лишь следствие природы, то, будучи лишены благодати, они отнюдь не представляют заслуги к вечной жизни. Так знай же: влечение природы или свет разума (рассудка) приводят нас к известным формам и образам, к поискам самих себя, к обладанию собой, к нашей радости и нашему довольству, к самовосхвалению во всех вещах. Напротив, свет и влечение благого, ангельского духа — ведет нас к отмиранию нашей смертной природы путем необходимой и подлинной скромности; злой же дух побуждает нас к крайностям, к надмению, к суетной чести, к злобе и жестокости по отношению к другим; ты должен быть чем-то и представлять собой что-то в мире, говорится внутри, — ты должен знать больше чем другие, с тобой должно происходить в мире то или иное, ты должен стать человеком, который многое может среди людей; тебе надлежало бы быть одним из ловких (Spitsfinoligen); для тебя не должно оставаться скрытым ничто наивысшее и непостижимое (unfaklichste) — и еще великое множество подобных глупостей, одним словом, ко греху, и в особенности к тем грехам, к которым и без того склонна твоя порочная природа, к нему влечет злой дух, воспаляя твою природу. Но божественный свет учит о полной противоположности всему этому; он ведет к смирению, к отказу от себя самих, к простоте, к единству, к девственности. Научись из сего видеть, что тобою движет, и какой дух в тебе действует! Будь твердо убежден и веруй, что всякий свет, всякое познание, всякое влечение, которое ты испытываешь изнутри или извне, самое лучшее познание всех священных писаний, всякая умудренность разума, вся острота рассудка, — все они вместе не в состоянии дать тебе подлинного душевного мира и покоя, всех их недостаточно для этого; одно только божественное просветление, если ты воспримешь его в глубоком смирении и любви к Нему, cпособно на это, лишь благодать приносит мир.
Для того, однако, чтобы тебе еще яснее сделалось различие между природой и благодатью, знай далее: Я и Меня, Мое и Мне, То и Это, образы и картины, склонности, своеволие, поиски себя, обладание собой, — все это есть дело природы. Заметь теперь, далее, как произведения природы, для коих она есть мать и учительница, отличаются от тех, что происходят от благодати. Природа соблазняется преходящим и охотно живет в нем; благодать же хочет, чтобы мы умерли для этого низменного. Природа хочет, чтобы все, что она делает и производит, знал весь мир, ибо она жаждет всеобщей похвалы; благодать хочет остаться сокрытой, потаенной и неизвестной. Природа хочет долго жить и боится смерти; благодать желает совершенно упраздниться, освободиться от всех земных уз и так соединиться со Христом. Природа очень заботится о временном, благодать же не обращает на него внимания, ее любовь принадлежит высшему благу; непостоянна в добре природа, неподвижна — как в радости, так и в горести — благодать; неистовство и низкое времяпрепровождение для природы радость и блаженство, тоска же благодати устремляется к Богу, к угодной Ему жизни, она никогда уже не будет нуждаться в утешении тварей, она дает смирение, терпение и справедливость, и ТАКОЙ человек не хочет знать, что он таков; природа же охотно желает знать это, для нее та или иная добродетель будет утешительной и связанной с внутренним вкусом и сладостью. Поэтому сумма и высочайшее искусство духовной жизни состоит в точном знании и правильном различении действий природы и действий божественной благодати. Как мы сказали сперва, там где замешана природа, там всегда являются Я, Меня, Мое, Мне, желание и нежелание, там всегда ищут самих себя и всегда остаются неудовлетворенными; Богу же и Его благодати противны всякое Я и Мое, и человек, осененный благодатью, остается недвижим в смиренном спокойствии и отвержении самого себя.