Свои чувства они охраняют со всяким тщанием, и узда строжайшей дисциплины не позволяет им никакой свободы, разве что честь Божия потребует от них чего-либо иного.
Проникновенная и непрестанная молитва есть их второе всенепременное упражнение; эта молитва есть та ясная очистительная вода, которая непрерывно омывает и очищает их внутреннее.
В-третьих, они погружают себя в страдания Господа, а свой дух в Его любвеобильное сердце; так истребляют они всякий злой помысел и всякое низменное влечение плоти. Если пробуждается чувственная склонность, они бегут ко Христу и погружаются в Его святые раны, оставляя злое вожделение вовне, где оно уже не может повредить, и для них исчезают все и всяческие образы и формы; с очищенной совестью они достигают истинного мира, и высшее благо облекает их в простоту и таинство сверхестества; они входят, по высшему благоволению Божию, которому они всецело себя предали, в свободную и бесформенную тьму во всецелом самоотвержении и избегании самих себя ради вечности. Так давайте же и мы погрузимся в кровавые раны нашего Господа и Спасителя, и запечатлеем в нашем сердце Его великие мучения, страдания и любовь; а равно и внешне благословим наше чело и грудь святым крестным знамением, ибо сии суть наисильнейшее оружие против всех опасностей и искушений в нашей жизни земной.
Глава восьмая
Об использовании даров Божиих и о том, как вновь вернуть себе утраченную благодать
Всемогущий Бог никогда не посылает нам своих даров только для того, чтобы мы просто владели и обладали ими, но для того, чтобы мы их использовали, действовали с их помощью и тщательно наблюдали, с какой целью и для каких нужд Бог хочет, чтобы мы употребили дарованное Им; ибо от семени, которое Он рассыпает, Он ждет также и плода. Он никогда не дает нам утешения единственно ради самого утешения; с его помощью Господь хочет увлечь нас, отвлечь от нас самих и всех вещей вне Его, привлечь к Себе, с тем чтобы мы принадлежали Ему и стали бы Божьими. Конечно, если бы мы были столь сильны в вере и столь верны Богу и себе самим, чтобы творить всякое благо также и без Его утешения и облегчения, то это, безусловно, было бы совершеннее перед Богом и спасительнее и целительнее для нас самих; радостей и утешения в сей юдоли нам не следовало бы желать вообще, ибо они суть награда будущей жизни, которая ожидает нас лишь по ту сторону. Давайте не требовать наград здесь; нам — чужестранцам, здесь не имеющим отечества, пристало лишь страдать, воздыхать и плакать; ибо мир сей есть долина не радости, но плача! Более того, утешения уже сейчас были бы для нас, скорее, вредны и, скорее, заставили бы нас утратить подлинное благо; поистине, Господь и дает свои утешения обычно лишь слабым, начинающим и малодушным; примите сие как истину: если бы Господь давал нам сейчас одни только утешения и услады, то радость будущей жизни сделалась бы для нас гораздо меньшей. Ты, воистину, еще ничего не знаешь о самоотвержении, иначе бы ты захотел служить Господу за свой собственный, а не за Его счет; хочешь ли ты, слабый, всегда довольствоваться детской наградой малого знания, опыта, чувства? Если бы ты был подлинно опытным слугой Господа, тебе было бы достаточно одной лишь голой веры, безо всякого знания, опыта и чувства; больше того, ты радовался бы ей как особой милости Господа, ибо чем чище вера, чем проще она, тем она благороднее и драгоценнее. В ЭТОЙ вере Бог открывает Себя человеку особенным и чудесным образом в Своем сокровенном существе; одна лишь чистая вера пристала этой нынешней бедной жизни; знание же и понимание есть воздаяние будущей, ибо все наше делание и все наше блаженство происходят из веры; не присутствует ли эта вера уже у обыденного человека? Если спросишь кого-либо, кто родители такого-то, и тебе назовут того или иную как таковых, то веришь тому, что тебе говорят; но если услышишь о ком либо, что он умер, то веришь, не понимая и не ведая: вот, то же самое должно быть, и будет, верно в отношении таинств христианства; твой рассудок и разум не допускает сего, но как христианин ты веруешь в них и должен в них веровать. Воистину, драгоценная вещь есть чистая вера! Чистой верой называем мы ее, не потому чтобы она лишена была начисто благих дел (которые ведь из нее одной только и могут происходить), но потому называется она чистой, что она не желает знать и не требует каких-либо ощутимых утешений для того, чтобы веровать.