Наконец, хотя и достойно похвалы подчиняться, Бога ради, своим начальствующим, но всё же большей похвалы достойно подчинение равным себе, и еще более, и благороднее того — подчиниться нижестоящим из любви к Богу; ибо для этого необходимо великое и глубокое смирение. Однако, здесь мы должны предотвратить недоразумение, заключающееся в том, что мы думали бы, будто должны подчиняться низшим против повеления высших; также и то было бы недоразумением, если бы мы думали, что подлинно смиренный как таковой знает меньшего и нижестоящего, чем он сам, ибо это было бы возвышением самого себя и гордостью, которой в нем не может быть и быть не должно. Единственное мерило для него есть внешнее положение человека, звание, которое он носит; лишь в этом одном отношении священник для него выше, чем не священник, нижестоящий духовный меньше вышестоящего, а юноша ниже старца; о другом мериле здесь не может идти речь. Наконец, упомянем еще и о том, сколь много чудесных дел сотворило послушание через своих друзей; среди множества описанных назовем одно единственное: один юноша должен был носить издалека воду для полива сухой былинки до тех пор, пока она не зазеленела. Если ты, мой друг, находишь себя подобным этой былинке, пустым, засохшим и лишенным благодати Божией, то преклонись под сладостное иго послушания и, может быть, зазеленеешь и зацветешь и ты сам, и будешь чисто приносить плоды блаженства в Боге; веруй лишь, что наиболее удобное место для восприятия божественной благодати есть послушание.
Глава четырнадцатая
Об отречении от своей воли
Послушание порождает отречение от своеволия и самомнения; ибо лишь истинное послушание отказывается от своей воли и подчиняет ее воле другого. Здесь не идет речь о внешнем делании или неделании, которое легко совершить, не отказываясь внутренне от своей воли; мы же говорим о полном внутреннем и внешнем отречении, о котором мы уже ранее сказали, что при нем не может иметь места никакое собственное внутреннее желание того или иного, но что мы совершаем все дела к чести Божией, по воле наших начальствующих и под водительством благих и добродетельных мужей, живущих рядом с нами в истинном смирении и порядке.
Спрашивается теперь: кто есть своевольный человек? Только лишь тот, который не состоит в союзе ни с Богом, ни с добрыми людьми; его помыслы есть упрямство, и что однажды пришло ему в голову, должно быть исполнено, при этом напрасны будут все уговоры и всякое указание на право; кто мог бы знать лучше или сделать лучше если не он, ибо ведь он самый мудрый, что, однако, есть одно лишь самомнение и надмение; в нем нет мира, нет его также и вне его; если он иной раз и совершит нечто доброе, то это не приносит ему успокоения, ибо как может быть мир и успокоение там, где нет Божией благодати? Его желания и его вкус останавливаются то на одном, то на другом: сейчас он хочет быть образцовым христианином, вкушать мир Божий и быть с Ним в тесном союзе; другой раз он тоскует по добровольному нищенству, а в третий — даже мечтает о монастырской келье, желая попасть в окружение лучших людей, и подобные помыслы представляются ему вполне нормальными. Но веруй и знай, о бедный человек, или даже не веруй, если ни хочешь, всё это есть лишь ты сам, всё это есть лишь ни что иное, как твоя собственная беспорядочная воля; ибо никогда или очень редко возникает беспокойство в нас, если только не возникает оно через нас же самих, через наше упрямство и своеволие -замечаем мы это или же нет; лишь любовь, поистине!- насаждает мир среди людей; самолюбие отравляет и умерщвляет её, оно есть её подлинная противоположность. Ничто так не ненавистно Богу, как это человеческое своеволие. «Оставь своеволие, говорит Бернард, и ты уничтоживший ад, ибо ничто не горит в нем, кроме своеволия».
Иные избегают того или этого, ищут те или иные места, избирают тот или иной образ жизни, тот или иной труд для себя — и полагают найти здесь мир и совершенство; однако они весьма заблуждаются: не вещи мешают им, но напротив, они сами мешают себе в этих вещах, к которым они прилежат с ненадлежащей любовью. Возлюбленный! Положи сперва начало в себе, отвергнись себя самого; ибо если не вырвешь из своего сердца самолюбия и прилежания вещам, то можешь бежать куда хочешь, и ты везде и всегда на новом месте найдешь старого врага и нарушителя мира — себя самого. Если не отвергнешься себя самого и будешь прилежать себе, то никогда не найдешь того что ищешь, и чем более будешь стремиться убежать, тем глубже будешь увязать; с тобой будет как с заблудившимся путником, который, чем скорее и поспешнее он мечется то в одну, то в другую сторону, тем больше и дальше он отклоняется от истинного пути. Что же должен я делать?- вздыхаешь ты. Отвергнуться себя самого, не искать себя в беспорядочной любви во всех вещах, и коль скоро ты заметишь это, отойти от себя; это все; делай, и благо будет тебе\1\