Нам никоим образом нельзя войти здесь в заблуждение, что, конечно же, могло бы произойти, если бы мы захотели истолковать сказанное так, как если бы добрый и верующий человек должен был бы рассматривать зло, грех, всё падшее и всякий порок как благо и присоединяться к погибельному, что да пребудет далеко от нас! Нет, он должен лишь во всём, что он видит и слышит, вышеозначенным образом стремиться распознавать Божие присутствие; ибо тот, кто в своем духе так имеет пред собой Бога во всех вещах, т.е. имеет Его в чистом и обнажённом существе своей души, которая созерцает Бога поверх всех и всяческих образов, кто прилагает старание к тому, чтобы упражняться в святой жизни и во всех добродетелях — тот, таким образом, через чистую, простую любовную склонность к Богу знает истинное употребление всякой вещи, и никакая вещь не становится ему помехой, ибо он обрёл истинный мир и живёт подлинно блаженной и праведной жизнью. Праведный вообще имеет лишь два пути, и должен выбрать один или другой: либо искать Бога в Его делах и таким образом постигать Его; либо возвыситься надо всеми этими зримыми делами Господа через любовь, и таким образом более терпеть Бога нежели действовать самому; поскольку же мы не можем и не должны пребывать в праздности, то для нас в высшей степени необходимо постигать присутствие Бога во всех вещах и во всём, что мы делаем; и везде, где мы находимся, сохранять свободное и небрачное состояние духа, не позволяя вещам становиться помехой для нас. Если тогда совершенному духовному человеку придётся по необходимости или по обязанности иметь дело с другими людьми, либо вмешиваться в их дела, то ему следует по возможности наблюдать самого себя и так крепко и глубоко хранить Бога в своем сердце, чтобы памятование о Боге удаляло от него всякий чуждый образ и отводило от его внутреннего и от его памяти всякое инородное впечатление.
Глава восемнадцатая
О том, что для доброй воли, всецело с Богом соединенной и Бога во всех вещах ищущей, нет ничего невозможного
Покуда человек еще имеет добрую волю, пусть не отчаивается он и не боится, думая, что Бог оставил его и пребывает вдали от него; ибо ведь добрая воля порождает всякую добродетель и производит всякое благо! Если действительно имеешь добрую волю, тогда нет в тебе недостатка. Если искренне стремишься к смирению, к любви или к любой иной добродетели, стремись лишь к ним и желай их серьезно, решительно и сильно, и ты на самом деле возымеешь их. Бог не отнимет их у тебя, и люди не отнимут, если твоя воля к ним есть праведная, богоданная воля; богоданная же божественная воля есть лишь та, которая желает — единственно и только лишь во славу Божию — всего того, чего только естественная воля сама по себе не желает и не может. Тем и отличается богоданная воля от только естественной, что первая во всех вещах ищет и желает единственно славы Божией; её не ослабит и не преодолеет ни смерть, ни жизнь, ни сатана, ни ад, ни какое-либо сотворенное существо. Между тем, не должно останавливаться на одной только холодной воле; было бы довольно мало и довольно бессмысленно сказать: я хочу чтобы было так и так, хочу быть тем-то и тем-то! Но ты должен желать, стремиться и говорить всеми силами твоей души: это и это я хочу сделать раз и навсегда, я должен и хочу непременно стать тем-то и тем-то! Если это так, если эта твоя воля искренна, то ты получишь желаемое, даже если взыскуемая добродетель или иное духовное благо лежит, так сказать, за тысячу миль от тебя; если будешь желать его совершенной волей, то возымеешь его, и оно будет твоим гораздо более истинно и непреложно нежели то благо, что уже пребывало в твоём лоне, но которого ты не пожелал. Добрая воля пред Богом столь же сильна на благо, как злая воля на зло; ибо даже если бы ты не совершал зла, но при этом твоя воля была бы склонна ко злу, ты всё же был бы грешен пред Богом столь же несомненно, как если бы ты совершил дурное деяние; если в тебе столь сильно возгорелось чувство мести, что ты убил бы, если бы к тому представилась возможность, то ты убийца пред Господом. Однако тем самым мы не хотим утверждать будто бы дурное деяние не является более тяжелым злом чем одна только злая воля, но мы лишь хотим этим доказать, что воля порождает деяние, и деяние не произошло бы, если бы ему не предшествовала воля; ибо всегда грешит скорее сердце со злой волей, нежели совершивший само деяние. Если, теперь, так дело обстоит со злой волей, почему добрая воля должна быть слабее? То, что может грешник своею злой волей, почему невозможно, и с ещё большей силой, для человека с доброй волей? Разве не имеет он заступничества Господа своей доброй воле, и разве благодаря этому заступничеству он не совершает своего доброго дела с большей лёгкостью? И ты до сих пор ещё можешь сомневаться в действенности и в силе доброй воли? Грешник стоит одиноко, и на стороне его одна только злоба, доброй же воле споспешествует Бог; если, теперь, добрая воля имеет союз с Богом, разве не будет она сильнее нежели сама себе предоставленная злая воля? И, поскольку добрый человек знает, что Господь сопутствует ему в его доброй воле, то разве может не возрастать его мужество, его решимость и его усердие ко всякому благому делу, и напротив, сколь беспомощен в сравнении с ним злой, опирающийся единственно на собственную погибель! И разве не основательно наше утверждение о том, что всё возможно для воли? Хочешь ли взять на себя всю работу, или накормить всех нищих, или творить дела всех людей, или чего бы то ни было еще, — всё это возможно для твоей воли; если желание твое искренно и намерение серьезно, и всё чего тебе недостает- это полноты возможности, но ты тем не менее действуешь и прилагаешь усилия, насколько то для тебя возможно, и страстно желаешь еще большего в этом твоем деле преуспеяния: не сомневайся, Господь зачтёт тебе это так, как если бы ты совершил всё. Эта воля, эта сила и достоинство твоей воли не могут быть отняты у тебя даже и на одно-единственное мгновение; более того, если бы ты пожелал делать что-либо с большей серьёзностью и большей любовью, нежели другой, который действительно делает это, однако с меньшей серьёзностью и любовью, то это значило бы, что этот труд более подходит тебе, нежели тому нерадивому исполнителю, и если бы даже ты внешне не вполне осуществил этот труд, то не сомневайся, что Господь, Который знает сердце человеков, вознаградил бы тебя за него щедрее и больше нежели того, которому, по полному исчезновению совершенной воли, он, наконец, удался. Однако, ты всё же не в праве истолковывать это так далеко, что там где любовь и воля имеют равную величину, там награда будет столь же велика для того, кто не выполнил труда, как и для того, кто его действительно делал и совершил; ибо ведь ты не станешь требовать себе венца мученического, который подобает лишь действительным мученикам, ибо ты ведь еще не пожертвовал ни свою кровь ради Господа, ни свою жизнь, несмотря на то что, вероятно, ты имеешь желание и волю пострадать за Господа точно так же, как действительно пролил за Него кровь тот или иной мученик. Если бы, между тем, некто хотел утверждать, что совершенная воля имеет такую же величину и достоинство, как и совершённое с такой волей дело, мы не стали бы оспаривать его, ибо совершенная воля может поистине многое, если только она творит своё дело с употреблением всей своей силы; ибо если твоя воля и твоя любовь к Богу, твоё стремление хвалить Его и прославлять — столь же глубоки и искренни, какова была или есть воля какого-либо человека, то это, поистине, значит столько же, как если бы ты совершил деяние. Равно и краткость времени человеческой жизни не может помешать действию силы доброй воли добродетельного; если его искреннейшее желание, его самая твёрдая воля состоит в том, чтобы сделать всё возможное, и не только сейчас, но и на тысячелетия вперед, если бы ему только дан был подобный срок жизни, тогда ему было бы зачтено как деяние всё то, что он совершал бы во время этого огромного временного отрезка так, как если бы он совершил всё это пред Богом.