Что же, каждый начинает свой путь со своего места. Но все-таки каждому прежде всего надо научиться так смотреть на Божий мир, чтобы все привычное и обычное раскрывалось как величайшее чудо, только что перед нами, специально для нас сотворенное Самим Богом. Тогда и самый обычный земной хлеб станет для нас частицей хлеба Небесного, дающего вечную жизнь.
СЕДМИЦА 3-Я ПО ПАСХЕ
Воскресение
О безрассудной верности
Неделя жен-мироносиц
Мк. 15, 43 — 16, 8
Третье воскресенье по Пасхе посвящается тем, кто первыми узнал о Воскресении Господа Иисуса Христа и первыми увидел Его Воскресшим. Церковь называет их женами-мироносицами. Среди них и Пречистая Матерь Господа, и Мария Магдалина, и другие женщины, которые, когда Господь был жив, «следовали за» Ним «из Галилеи, служа Ему» (Мф. 27, 55). Когда же Он был убит и погребен, они последовали за Ним и за мертвым, чтобы служить Ему, чем только возможно, — и мертвому. И вот, словно навсегда умершие для всего, идут мироносицы ко гробу. Они знают, что там огромный камень, с которым не справиться. Знают, что у гроба поставлена стража. И все-таки отправляются в путь, едва начался день, следующий за субботой.
Так и мы, когда в пасхальную полночь начинаем крестный ход, это вовсе не победное, не торжественное шествие. Это мы вместе с мироносицами отправляемся ко гробу. Мы идем в самый безнадежный, в самый отчаянный путь, не будучи уверенными даже в том, что сможем хотя бы мертвым увидеть нашего Господа.
Так шли мироносицы.
И вдруг — словно первый удар колокола в ночной тишине: «и взглянув, видят, что камень отвален». Они подходят, ожидают увидеть мертвое тело, и вдруг — второй удар: «И вошедши в гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду, и ужаснулись». И тут, словно удар за ударом, слова Ангела: «не ужасайтесь… Вот место, где Он был положен. Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам».
Что они пережили? Какой пасхальный благовест поднялся в их сердцах! «И вышедши, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись». В Евангелии от Матфея говорится, что они побежали «со страхом и радостию великою» (Мф. 28, 8). Когда приближается Бог, когда отворяется рай, тут все: и страх, и ужас, и радость, и «неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12, 4).
А приблизились они к этим райским вратам путем безрассудной любви и верности. «Мудрые века сего» не будут рисковать жизнью, чтобы получить мертвое тело. «Мудрые» не будут вставать чуть свет только для того, чтобы помазать мертвеца ароматами. Но Господь посрамляет человеческую мудрость ради богоподобной любви, которая не останавливается и перед гробом.
И мы, когда начинаем пасхальный крестный ход, мы тоже как бы подражаем этому святому безумию. Как драгоценность, несем мы с собою все, что осталось: Его изображение; крест, на котором Он испустил дух; книгу с Его словами. Все это само по себе никогда не утешит, а только будет напоминать о страшной утрате. Но все-таки мы свято храним все это, и несем с собою ко гробу. Мы тоже выходим из храма, чтобы идти за Ним до конца. И тоже, как мироносицы, находим Его Воскресшим.
Так что будем уверенны, что Господу угодно не только, когда мы изучаем Писание, молимся, или совершаем добрые дела. Но и когда мы украшаем свой храм, когда лобызаем то, что напоминает о Нем; когда поклоняемся и возжигаем свечу перед Его образом. И пусть «мудрые и разумные» иронически пожимают плечами, дескать, кому это нужно? Где это написано? Но мы-то знаем, что именно те, кто пошел совершать по-видимому бессмысленное и безрассудное, именно они сподобились первыми вкусить небесную радость, которой да сподобит Господь и всех нас.
Понедельник
О первомученике Стефане
Деян. 6, 8 — 7, 5
Святой Стефан, один из семи диаконов, «исполненный веры и силы», проповедуя, «совершал великие чудеса и знамения в народе». Некоторые вступили с ним в спор. Но поскольку «не могли противостоять мудрости и Духу, Которым он говорил», прибегли к клевете. И вот, Стефан перед судом первосвященника. Его обвиняют, что он будто бы «говорил хульные слова на Моисея и на Бога», «на святое место сие и на закон», что будто бы «Иисус Назорей разрушит место сие и переменит обычаи», заповеданные Моисеем. Первосвященник спрашивает: «Так ли это?» — Но Стефан, вместо того чтобы оправдываться, неожиданно начинает говорить о призвании Богом Авраама, о судьбе его потомков, о переселении в Египет; о том, как Бог через Моисея вывел народ из рабства, дал закон, научил богослужению; как, наконец, народ вошел в землю обетованную. Он говорит о царе Давиде, и доходит до Соломона…
Для Стефана словно нет ни суда, ни смертельной опасности. Он не защищается, а просто продолжает, как и прежде, возвещать истину. Священное Писание для него, это — вечные, живые дела Живого Бога, Которому он служит. Он и сам с благоговением их созерцает, и других зовет созерцать вместе и ним. У него одна цель: слава Бога.
И Стефан сразу чувствует, когда появляется опасность умаления этой славы. Вот он доходит до построения храма: «Соломон же построил Ему дом». Здесь — вершина Божией заботы о Своем народе. Бог освятил место, где Он будет принимать жертвы и посылать благословения. Здесь — величайшее торжество. Но здесь-то и величайшая опасность: замкнуть Бога в четырех стенах, окончательно присвоить Его, забыв, что Бог — не только Бог иудеев, и что Он не только щедро дает, но и строго спрашивает. Здесь кроется камень преткновения. И Стефан сразу перестает говорить о промысле Божием и начинает говорить о Самом Боге. Да, «Соломон построил Ему дом. Но Всевышний не в рукотворенных храмах живет, как говорит пророк: «Небо престол Мой, а земля — подножие ног Моих. Какой дом созиждете Мне, говорит Господь, или какое место для покоя Моего? Не Моя ли рука сотворила все сие» (Ис. 66, 1–2)? А поскольку перед ним как раз люди, которые преткнулись об этот камень, то Стефан бесстрашно обличает их, как будто он не подсудимый, а судья: «Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы. Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие Праведника, Которого предателями и убийцами сделались вы. Вы, которые приняли закон при служении Ангелов и не сохранили».
Все, что говорил Стефан, всегда было перед его мысленным взором. И поэтому, когда он кончил говорить и, «будучи исполнен Духа Святого», воззрел на небо, то он увидел и телесными очами «славу Божию и Иисуса, стоящего одесную Бога».
Мы называем страдальцев за Христа «мучениками», а греки называли их «свидетелями». И поистине только свидетели славы Божией могут терпеть такие мучения, о которых нам и читать-то бывает страшно. Для Стефана, как и для всех последующих свидетелей Христовых, смерть — не смерть, а исход на небо: «Господи Иисусе! приими дух мой»! И поэтому убийцы для него не враги, а несчастные, заблудшие люди: «Господи! не вмени им греха сего»!
Такие люди, как Стефан, и под угрозой смерти совершающие свое служение, — продолжают его и после смерти. Еще более укрепленные приближением к Богу, они таинственно участвуют в жизни Церкви. Их же молитвами да будет и Сам Господь, и Его Великие дела — всегда перед нами.
Вторник
О белой магии
Ин. 6, 27-33
После убиения Стефана «произошло великое гонение на церковь в Иерусалиме, и все, кроме Апостолов, рассеялись по разным местам Иудеи и Самарии» (Деян. 8, 1). Но Господь и здесь обратил зло во благо: гонение привело к распространению веры. «Так Филипп пришел в город Самарийский, и проповедовал им Христа. Народ единодушно внимал тому, что говорил Филипп, слыша и видя, какие он творил чудеса» (Деян. 8, 5–6).
В то же время в Самарии был некий «муж именем Симон, который перед тем волхвовал и изумлял народ Самарийский, выдавая себя за кого-то великого». Жизнь иногда задает такие загадки: и у одного чудеса, и у другого. — За кем же идти? Но обратим внимание: Симон «изумлял» народ своими волхвованиями, а после проповеди Филиппа «была радость великая в том городе». В одном случае «изумление», бесплодное напряжение ума, а в другом — «радость», чувство духовного насыщения.