Проповедник Эракул
- Нет силы страшнее той, что нависла над нашими землями! Нет воли сильнее человеческой и нет знаний, способных объяснить и указать нам путь! Мы - дети славянских богов, мы - потомки древних обитателей этих земель, покорившиеся иноземному игу и теперь, расплачивающиеся за свою слабость и покорность! Вместе с чужеродным, пришло зло до этого не виданное нам и мы готовы сложить головы, повинуясь их богам! Я говорю вам, наши тела, принадлежат им, наши земли принадлежат им, но им не забрать наши души! Мы не преклонимся этому злу! Это земля наших предков, это наша земля!
Голоса поплыли, отражаясь эхом от стен и сводов, сливаясь в один сплошной поток, который врывался в голову, пробуждая от длительного сна. Все они соглашались с произнесёнными словами, выкрикивая короткие фразы поддержки своему наставнику, десятки людей, готовы были полностью подчиниться его воле.
- Мы изгоним зло! - вновь выкрикнул он и голоса, ещё сильнее подхватив его слова, стали повторять их как заклинание.
Затем яркий свет резанул глаза, пробиваясь к зрачкам даже через веки и боль, заставляя лицо исказиться в гримасе. Захотелось закрыть лицо руками, но они оказались прикованными к чему-то твердому.
- Смотрите! Смотрите на него! - кричал голос и люди уже не просто приветствовали услышанные слова, теперь они сами несли их, придавая все больше сил этому потоку, который стал практически осязаем, он буквально бил по лицу и телу, впиваясь в кожу. Людская ненависть, собранная воедино, превращалась в могучую силу, способную на огромные разрушения.
- Чудовище!
- Сатана!
Кричали они и голоса резали слух. Он попытался открыть глаза, испытывая боль и стеная от собственного бессилия. А когда тьма, наконец, расступилась, перед ним стоял высокий человек, облаченный в монашеские одежды. Его голова была абсолютно лысой, а глаза блестели яркими огнями одержимости.
- Монстр проснулся, - сказал монах, отойдя в сторону и открыв взору людей собравшихся в старом деревянном храме, прикованного человека, с изнурённым лицом. Они молча смотрели на того, кто был для них непонятным существом, чудовищем. Они жаждали его смерти, но при этом никто не решался произнести хоть слово.
- Этот мир уже никогда не будет прежним, - продолжил монах, повернувшись лицом к прихожанам. - Зло, поселившееся в наших землях, жаждет навсегда остаться здесь, заявляя день ото дня о своих правах, но мы сможем победить его и изгнать из своих домов! Погибая и вновь возрождаясь, мы беремся за оружие, так будет происходить до конца времен! Пока последнее воплощение зла не покинет наши земли!
Корчась от боли, причиняемой светом, Чернов Николай, попытался произнести хоть слово, но лишился чувств ещё до того, как в него вновь полетели проклятия.
Его тело трясло в жутком ознобе, Чернов посмотрел на свои руки с почерневшими пальцами и не поверил своим глазам. Ногти расслоились так сильно, что несколько сошли вовсе. Суставы скрючило, превращая конечности в подобие птичьих лап. Скрепя зубами от ноющей боли, расходящейся по всему телу, он поднялся на колени, оглядываясь по сторонам. Плохо освещенное помещение с одним единственным крохотным окошком, было полностью выстроено из каменных глыб. Потолком служил щит из деревянных досок, а по земляному полу была разбросана солома. Складывалось ощущение, что Чернова бросили в некое подобие темницы, где даже деревянная дверь, обшитая железом, выглядела неприступной.
Он попытался подняться на ноги, но металл, врезавшийся ему в лодыжку, удержал от возможности встать. Чернов задрал штанину, обнаружив, что прикован цепью к металлическому кольцу, вделанному в стену.
- Это тюрьма!? - прошептал он, вновь сев на соломенную подстилку и прижав к груди искалеченные руки. Его пальцы, которые ещё не так давно могли держать скальпель, умело орудуя в теле человека, теперь выглядели как обожжённые ветки дерева. Мало того, они совершенно не слушались и тряслись, словно листья от порывов ветра.
- Эй! Кто-нибудь! - крикнул он не своим голосом, глядя в сторону двери. Страха уже не было, он остался в поместье Звягинцевых, откуда Чернову удалось вырваться, пожертвовав собственным здоровьем. Здесь, в этой темноте среди затхлого воздуха, жило только отчаянье и чувство безысходности. Прислонившись к стене, он закрыл глаза, ощущая, как голод пробуждается в теле, понимая, что это было не то привычное ощущение, которое можно подавить, съев хоть что-нибудь. Нет, это был другой голод, похожий на жажду, нестерпимое чувство ощутить вкус свежей плоти, желание вкусить то запретное из чего состоит человек и навсегда раствориться в блаженстве удовлетворенности.