— Вот дерьмо, мерзость какая! — не удержавшись, Мартин непроизвольно прокомментировал заключение Петерсена.
— Да, я совершенно с тобой согласен, должен признаться, — подчеркнуто сухо сказал Петерсен. — Боль, которую ей пришлось пережить, была просто непереносимой.
Какое-то время они оба помолчали, размышляя о том, какой злобной мразью может быть человек. Мартин нарушил молчание первым и спросил:
— А не обнаружили ли вы какие-нибудь следы на теле, что-нибудь новое и интересное для нас?
— Да, мы нашли сперму. Как только у вас появится подозреваемый, его тут же можно будет проверить на причастность к убийству, сделав анализ ДНК. Само собой разумеется, мы начали проводить поиск по нашей базе данных, но, как показывает практика, вряд ли это что-нибудь даст. У нас очень мало зарегистрированных образцов ДНК. Мы можем только мечтать о том, чтобы каждый гражданин обязательно сдавал анализ ДНК, — тогда все было бы совсем по-другому.
— Да, самое правильное тут сказать: «Мечтать не вредно». Ограничение свободы личности, вторжение в частную жизнь и вся эта публика, которая вставляет палки в колеса.
— Интересно, что бы сказала по этому поводу девушка — по поводу ограничения свободы личности и прочего, — когда попала в руки своего мучителя.
Было довольно непривычно слышать философствования всегда очень конкретного и немногословного Петерсена, но Мартин понял: это из-за того, что жертву постигла такая жуткая участь. Иначе Петерсен и не мог отреагировать — как профессионал и порядочный человек, он хотел спокойно спать по ночам.
— А что ты скажешь о времени ее смерти?
— Я получил от техников-криминалистов результаты осмотра места и дополнил их выводами из собственных исследований, так что могу дать тебе довольно определенный временной интервал.
— Слушаю тебя внимательно.
— Согласно моим исследованиям, она умерла в промежутке между шестью и одиннадцатью часами вечера накануне того утра, когда ее нашли на Кунгсклюфтане.
Мартин не мог скрыть своего разочарования:
— А ты не можешь дать мне более точное время?
— Согласно принятой у нас в Швеции практике, мы никогда не даем временного промежутка менее пяти часов в случаях, подобных нашему, так что это все, чем я могу тебе помочь. Интервал в пять часов дает, таким образом, точность до девяноста процентов, хотя, с другой стороны, он очень приблизителен. Но я могу подтвердить то, что вы наверняка уже подозревали сами: что Кунгсклюфтан, где вы нашли жертву, не является местом преступления. Ее убили, и она лежала мертвая часа два, и только потом труп оказался там, где был обнаружен. Об этом можно судить, помимо всего прочего, по трупным пятнам.
— Ну, это уже что-то, — вздохнул Мартин. — А скелеты, как с ними? Они что-нибудь дали? Ты ведь получил данные от Патрика о том, кто это мог быть?
— Да, конечно, получил, но мы с ними еще не закончили. Не так-то просто найти стоматологические карты тысяча девятьсот семьдесят девятого года, но мы над этим работаем, и как только появятся какие-нибудь подвижки, тут же дадим вам знать. Но на текущий момент могу сказать, что оба скелета женские и возраст, судя по всему, совпадает. Состояние тазовых костей одного скелета указывает на то, что он принадлежал рожавшей женщине. И это также подтверждает те данные, которые у нас есть. Вот что самое интересное во всем этом: на обоих скелетах имеются переломы, сходные с теми, что мы обнаружили у убитой девушки. И между нами, я должен признаться, что считаю характер переломов практически идентичным у всех трех жертв.
От изумления Мартин уронил ручку на пол. Что на самом деле происходит? Какая тут может быть связь? Садист-убийца, который прервался почти на четверть века, а потом опять вернулся к своим зверским забавам? А о другой возможности Мартин даже не хотел думать — о том, что убийца вовсе не ждал двадцать четыре года, а просто-напросто они не находили его жертв.
— А были ли им тоже нанесены ножевые раны?
— Органического материала не осталось, так что сказать довольно трудно, но на костях в нескольких местах остались следы воздействия острого предмета. Их можно определить как аналогичные ранам убитой.
— А причина смерти? Как они умерли?
— Точно так же, как немецкая девушка. У них обеих сломана подъязычная кость — это признак, характерный для удушения.
Мартин быстро делал заметки по ходу разговора.
— А что-нибудь еще интересное ты мне скажешь?
— Ничего особенного, кроме того, что скелеты, по всей очевидности, были закопаны. На обоих скелетах остались следы почвы. Мы продолжим исследование, проведем анализы — может, это что-нибудь даст. Пока еще не очень ясно — поэтому запаситесь терпением, — но на теле Тани Шмидт и на одеяле, на котором она лежала, также остались образцы почвы, и мы, конечно, сравним их с анализами грунта со скелетов.
Петерсен сделал паузу, а потом неожиданно спросил:
— А кто руководит расследованием — Мелльберг? — В его голосе явно обозначилось беспокойство.
Мартин усмехнулся про себя, радуясь тому, что тут он может успокоить Турда.
— Нет, Патрик — он получил это задание. Но если мы справимся с этим делом, ты, конечно, понимаешь, кому достанется вся слава.
Они оба посмеялись замечанию Мартина, но смех получился довольно грустным.
Закончив разговор с Петерсеном, Мартин взял материалы, которые выдал факс. Вскоре пришел Патрик, и уже через десять минут он получил полное представление о том, что Мартин узнал от Турда Петерсена, и держал в руках присланный по факсу письменный отчет эксперта. Они столкнулись с чертовски запутанным делом.
Анна лежала на носу яхты, и солнце буквально поджаривало ее. Раскинув руки и ноги, она с удовольствием загорала. Дети пообедали и спали внизу, в каюте. Густав стоял на румпеле. Капельки соленой воды брызгали на нее каждый раз, когда форштевень яхты нырял в воду, и это приятно освежало ее кожу.
— Анна, твой телефон. — Голос Густава вывел ее из почти медитативного состояния.
— А кто это? — Анна козырьком приложила руку к глазам, прикрывая их от солнца, и увидела, что Густав машет ее мобильным телефоном.
— Он не хочет говорить.
Вот дерьмо, она тут же прекрасно поняла, кто звонит. Она сразу же встревожилась, и обеспокоенность завязала у нее внутри плотные неприятные узелки. Анна осторожно подошла к Густаву и взяла телефон.
— Анна.
— Ну и кто этот козел? — осведомился Лукас.
Анна помедлила:
— Я сказала, что уеду и мой друг покатает нас на яхте.
— Ты что, будешь сейчас мне рассказывать, что это всего лишь твой друг? Как его зовут?
— Тебе это совершенно не обязательно…
Лукас прервал ее:
— КАК ЕГО ЗОВУТ, Анна?
Голос Лукаса действовал на нее магнетически, с каждой секундой ее способность противостоять Лукасу становилась все слабее. Она тихо ответила:
— Густав фон Клинт.
— Ах так! Хуже ты ничего не могла придумать? — В голосе Лукаса одновременно слышались издевка и ненависть. — Как ты посмела взять моих детей и поехать отдыхать с другим мужчиной?
— Мы разведены, Лукас, — сказала Анна. Она прикрыла глаза рукой.
— Ты знаешь так же хорошо, как и я, что это ничего не изменило: ты — мать моих детей, и это значит, что нам с тобой постоянно придется поддерживать контакт. Ты принадлежишь мне, и дети принадлежат мне.
— А почему ты пытаешься их у меня забрать?
— Потому что у тебя неустойчивая психика, Анна. У тебя всегда были слабые нервы, и, мягко говоря, трудно рассчитывать, что ты сможешь заботиться о моих детях так, как они того заслуживают. Ты только посмотри, как ты живешь: целыми днями работаешь, а дети — в детском саду. Ты что, действительно считаешь, что это подходящая жизнь для детей, Анна?
— Но я должна работать, Лукас. И интересно, что бы ты делал, если бы занимался детьми? Ты, между прочим, тоже должен работать. И кто бы тогда о них заботился?