— Что за хреновина происходит? — изрек задумчиво Мелльберг и поскреб в середине гнезда из волос, которое он обыкновенно сооружал у себя на голове, чтобы прикрывать лысину.
— Честно говоря, не имею ни малейшего понятия. Ничего себе икебана — женский труп, лежащий на двух скелетах. Если бы не полная определенность в том, что действительно произошло убийство, я бы в первую очередь подумал о розыгрыше. Допустим, ребята решили пошутить, раздобыли скелет в какой-нибудь лаборатории, скорее всего, свистнули, ну, что-нибудь вроде того. Но тут совсем другое дело. Женщина была убита. И кроме того, я слышал, как судебный медик сказал, что, возможно, кости пролежали там довольно долго, хотя, разумеется, очень многое зависит от условий: были ли останки закрыты, точнее засыпаны, или лежали открытые дождю и ветру. Эксперт говорил, что, по-видимому, он сможет хотя бы приблизительно определить, сколько им лет.
— Да, ясное дело. Как думаешь, когда мы сможем получить от него первый отчет? — спросил Мелльберг и озабоченно сморщил потный лоб.
— Надеюсь, предварительное заключение он нам отправит в течение дня, а потом ему понадобится, вероятно, еще дня два для более тщательного исследования. До этого надо начинать работать, чтобы сделать все, что можно, — прямо сейчас. А где все остальные?
Мелльберг вздохнул.
— Ёста взял отгул, у него какие-то чертовы соревнования по гольфу, в общем, фигня в этом роде. Эрнст и Мартин поехали патрулировать, а Анника улетела на Тенерифе. Она почему-то подумала, что нынешний июль окажется таким же дождливым, как в прошлом году, — во дуреха-то! Умудрилась уехать из Швеции, когда у нас здесь такая погода.
Патрик по-прежнему с большим удивлением смотрел на Мелльберга и задавался вопросом, чем вызвано столь необычное проявление симпатии и человеколюбия со стороны шефа. Происходило что-то странное — о чем, о чем, а уж об этом он мог судить с полной уверенностью. Но сейчас не имело смысла тратить время и забивать себе голову тонкостями Мелльберговой натуры, следовало подумать о более важных вещах.
— Конечно, ты на этой неделе в отпуске, но, может быть, все-таки подумаешь, сможешь выйти на работу и помочь с этим делом? Тут такая вещь: у Эрнста очень туго с фантазией, а у Мартина с опытом — зелен он, для того чтобы вести расследование. Так что, как ни крути, нам наверняка понадобится твоя помощь.
Предложение Мелльберга откровенно льстило самолюбию Патрика, и он практически без колебаний принял его, ответив согласием. Он догадывался, что дома получит за это хорошую взбучку, но все же утешал себя тем, что будет находиться поблизости и ему потребуется всего-то минут пятнадцать, чтобы доехать до дома, если Эрике срочно что-то понадобится. К тому же из-за жары у них в последнее время появилась не самая лучшая тенденция действовать друг другу на нервы. И он искренне надеялся, что, может, даже и к лучшему, если его не будет целый день дома.
— Для начала я бы хотел выяснить, не поступал ли запрос по поводу исчезновения женщины. И, как я думаю, нам придется вести довольно широкий поиск — скажем, от Стрёмстада и до Гётеборга. Я попрошу Мартина или Эрнста заняться этим сразу, как только они вернутся. Им это вполне по силам, так что пускай сразу приступают.
— Это хорошо, это очень хорошо. Правильное решение. Продолжай в том же духе.
Мелльберг встал из-за стола, с довольной миной похлопал Патрика по плечу и вышел из комнаты отдыха. Патрик прекрасно понимал, что и на этот раз ему, как обычно, придется сделать всю работу, а славу присвоит себе Мелльберг. Но, по разным причинам, этот бесспорный факт его больше не особенно раздражал.
Патрик вздохнул, взял со стола свою чашку, чашку шефа и поставил их в посудомоечную машину. Да, похоже, крем от загара ему сегодня не понадобится.
— Эй, вы, давайте поднимайтесь! Вы что, думаете, здесь какой-нибудь чертов пансионат для пенсионеров, поэтому можно разлеживаться и валять дурака целый день?
Голос прорезался сквозь плотную пелену крепкого сна и болезненно отдавался в голове. Йохан осторожно приоткрыл один глаз, но тут же снова его зажмурил, ослепленный сиянием солнечного летнего дня.
— Ну, какого еще…
Роберт, его брат, годом старше, крутанулся на кровати и накрыл голову подушкой. Ее тут же сдернули, и он приподнялся, недовольно ворча:
— Ну что, неужели человеку нельзя отоспаться утром хоть иногда?
— У вас каждый день иногда. Вы, бездельники, только и знаете, что дрыхнуть каждый божий день. Уже почти двенадцать. Если бы вас не носило неизвестно где каждую ночь — одному богу известно, чем вы там занимаетесь, — то, конечно, вы бы не храпели тут до обеда. А мне, между прочим, по дому хоть немного помогать надо. За жилье вы, дармоеды, не платите, за еду тоже. Два здоровых мужика. Так что я не считаю, что требую слишком многого — чтобы вы хоть иногда подсобили вашей бедной матери.
Сольвейг Хульт стояла, скрестив руки на своем непомерном животе. Она была болезненно разжиревшей и бледной настолько, что могло показаться, будто она никогда не выходит из дома. Сальные пряди давно не мытых волос темными сосульками обрамляли ее заплывшее лицо.
— Вам почти по тридцать лет стукнуло, а вы все сидите у матери на шее. Это что, настоящие мужчины, по-вашему? Поглядите на себя. И как вы только ухитряетесь, хотела бы я знать, гулять и пьянствовать каждый вечер? Вы оба не работаете и никогда на хозяйство ни копейки не дали. Да, был бы здесь сейчас ваш отец, вы бы у него по струнке ходили. А кстати, что слышно из службы трудоустройства? Вы туда еще две недели назад собирались.
Теперь настала очередь Йохана накрывать голову подушкой. Он попытался абстрагироваться от этой докуки и непрекращающихся нравоучений, которые пошли по кругу, как заезженная пластинка, но и его подушка улетела. И Йохану пришлось поднимать свою похмельную головушку, гудящую так, словно в ней маршировал и наяривал во всю мочь духовой оркестр.
— Завтрак я уже давно накрывала. Сами найдете еду в холодильнике, не баре.
Огромное тело Сольвейг заколыхалось и поплыло прочь из маленькой комнаты, которую братья по-прежнему делили на двоих. Дверь закрылась. Они не стали пытаться залечь поспать снова, а вместо этого достали пачку сигарет и оба закурили. На завтрак, на крайняк, можно было и наплевать, но курево — дело святое. Без утренней затяжки, которая сладко прокатывалась по горлу и возвращала их к жизни, они обойтись не могли.
— Здорово мы, однако, поживились вчера, что скажешь? — усмехнулся Роберт и выпустил дым колечками. — Я же тебе говорил, что у них будут классные шмотки. Богатые шишки из Стокгольма. Эти дерьмо покупать не станут, им только все самое лучшее подавай.
Йохан ничего не ответил. В отличие от старшего брата, которого каждый раз, когда они шли на дело, переполнял адреналин, его, напротив, по целым дням и до и после переполнял страх. Он чувствовал внутри не просто холодный, а леденящий комок, но всегда делал то, что говорил ему Роберт, и ни разу не помыслил поступить как-нибудь иначе.
Их вчерашнее дело стало самым крупным за последнее время и, естественно, принесло им большую добычу. Они не могли слишком часто обчищать жилье приезжих, иначе люди начинали опасаться держать в своих летних домах дорогие вещи. И тогда там можно было поживиться по большей части только ничего не стоящим старым барахлом, с которым они даже не знали, что делать. Или же им попадались купленные на аукционах древности, из-за которых они чувствовали себя полными идиотами, потому что столь ценная добыча ничего не стоила: эти вещи они просто не могли продать — хоть в задницу себе засовывай. Видит око, да зуб неймет. Но вчера им здорово повезло: они сперли новый телик, новый DVD-плеер, игровую приставку Nintendo и нашли еще в доме женские украшения. Роберт собирался все это поскорее продать по своим обычным каналам и получить хорошие денежки, но надолго их, как обычно, не хватит. Как пришли, так и ушли — краденые деньги жгли карман и заканчивались, как правило, в лучшем случае недели через две. Деньги улетали на игру; как любая дармовщина, легко тратились на гулянки, выпивку или что-нибудь шикарное. Йохан глянул на дорогие часы у себя на руке. Вот уж действительно повезло так повезло, что мамаша не очень разбиралась в ценах на такие вещи. Если бы она, к примеру, знала, сколько стоят его часы, то ее вопли вообще не прекращались бы ни на секунду.