Скрыв за непредвиденной паузой своё смущение, он попросил мальчика сойти с ящика. Нагнувшись, открыл его. Затем достал оттуда тяжёлый, обмотанный материей свёрток и торжественно развернул. Это была вылитая из цветного металла Менора23. После чего с таким же благоговением он достал из ящика большой рог – Шовар24.
– Не за горами сентябрь, наш праздник Рош ха-Шана, и пусть затрубит наш Шовар в новолуние на Новый год, побуждая нас через девять дней приготовиться ко дню Искупления. Священные звуки Шофара принесут нам покой и счастье на этой, ногами предков наших исхоженной земле.
Позже, на видном месте – на широком крыльце дома, замаячил оцинкованный бачок с прикованной к нему цепью железной кружкой. А над бачком висел, почему-то только на русском языке, плакат: «Пей только кипячёную воду!». А чуть далее от забора, огораживающего усадьбу, в землю был врыт невысокий деревянный столб и тоже с прибитой к нему надписью: «Колония «Икор»25.
Застучали молотки, задымились кострища. По вечерам из поселения под аккомпанемент скрипки раздавались заунывные еврейские песни, больше смахивающих на причитания солдаток провожающих мужей на войну. Но и эти звуки звучали недолго, спать ложились рано. В пять утра колония просыпалась, и через час полусонные люди шли на работу.
Колонисты работали от зари до темна, зная прекрасно, что помочь им в холодные месяцы будет некому.
Из соседних сёл – татарского и немецкого, мимо имения шла немноголюдная, чаще пустынная дорога в Евпаторию.
С приходом евреев дорога ожила: по ней потянулся гужевой, реже автомобильный транспорт с камнем-ракушкой из Сакских карьеров, стройматериалами с железнодорожной станции, и просто – пешие сельчане, идущие в Евпаторию по делам.
Через какое-то время в поселении уже числилось до сорока дворов с населением до полутора сотни колонистов, из которых русских и украинцев было только девять человек. Теперь попасть в «Икор» было не просто: брали не всех, а строго по необходимости и только для обеспечения жизнедеятельности колонии.
Ну вот, некоторую информацию об одной из еврейских колонии в Крыму, читатели вы узнали. Теперь не грех рассказать и о наших героях, направлявшихся, как мы помним, в коммуну «Мишмар», но позже очутившихся в этой самой колонии «Икор».
Побыв в коммуне «Мишмар» непродолжительное время, Лейб Гершель, как и говорил его знакомый Архип, убедился в сложной ситуации, связанной с отсутствием в должном объёме воды, засоленности почвы и прочих проблем. Он понял, что его благоверная супруга Руфа точно не одобрит его решения обосноваться на этом месте и, наверняка, поднимет вселенский крик среди коммунаров. Ему стало так жалко своих трудолюбивых соплеменников, уговаривающих его перевезти семью, но не знавших бурный и склочный характер его супруги, что Лейб поклонился всем коммунарам, попросил у них прощения, и с оказией, отбыл с сыном Сенькой искать счастья в эту, ставшей известной, колонию «Икор».
Взяли его туда не сразу. Многим колонистам не понравилось, что Гершель без особых причин, на их взгляд, покинул коммуну Мишмар. И уже было хотели отказать в приёме, но выступил старший колонии Абрам Ильич, разумно рассудив, что у Лейба, помимо дочери имеется три сына, что для колонии весьма важно. Да, к тому же, сам претендент – портной. И оба эти факта решили исход дела в пользу Гершеля. Ему с сыном временно выделили небольшую комнатку, надел земли и небольшой участок для строительства собственного дома. Семён стал ходить в школу, оборудованную в одном из сараев. Лейб занялся портняжным делом.
Вскоре, в колонию пришло известие, что в счёт кредита «Джойнта» крымские власти выделили колонии «Икор» три трактора марки «Ватербойм», но их надо срочно перегнать из Евпатории.
Колонисты стали решать, кто возьмёт на себя смелость перегнать дорогущую технику. Дело новое, опасное – никто не хотел рисковать. После долгих уговоров двое согласились, третий колонист ещё колебался.
Но тут, присутствующий на собрании Гершель, вспомнил о «трахторе», на котором он собирался пахать, вспомнил насмешку Архипа по этому случаю, и не смог удержаться. Он заговорил.
– Други, мои! Таки я был у Москве, – начал врать Лейб, – где у мово сродственника цельных, – тут он на секунду задумался, решая, какое количество назвать, но думал недолго. Тряхнув головой, решил не скромничать: – тоже три «трахтара» у хозяйстве. Наездился, скажу я вам… Опосля все кости болели…