– Люди наказываются сильнее всего именно за свои добродетели, – заучено парировал студент. – Роль еврейской нации трудно оценить, но с неё начинается восстание рабов и морали.
Григорий Исаакович усмехнулся. – Это вам про рабов и мораль Ницше подсказал или сами придумали?
– В газетах прочитал, – съязвил студент. – А что не так? Партия наша от вашего засилья кругом освобождается.
– А разве только евреев нарком Ежов арестовывает? Не забыли о маршале Тухачевском и других офицерах… А командующий Черноморским флотом Кожанов и его подчинённые… Уже год сидят… Они, юноша, далеко не все были евреями, это уж точно.
Дремавшая Наташа неожиданно подала голос, напомнив стороннику Ницше о татарах.
– Евреи вам мешают, молодой человек… А вот я в газетах читала, что совсем недавно, в апреле этого года, кажется, в Симферополе три дня расстреливали большую группу татар из представителей крымской интеллигенции. Говорят, они в какой-то татарской партии были замешаны, чего там передавали Германии и Англии…
– «Молли Фирка», партия эта называется, – подсказал Семён.
– Брехня… А кто принимал решение об аресте этих татар?.. Евреи… – уверенно заявил парень.
– Студент, давай уж не выдумывай. В апреле тридцать седьмого Крымское управление возглавлял Лордкипанидзе, а потом, Павлов Карп Александрович. Где ты там увидел евреев? – уже более внимательно присматриваясь к молодому человеку, дал справку Гершель.
– Ну ладно, а потом пришёл этот изверг еврей Михельсон53. Вот еду к матери в Симферополь. Этот нквдэшник отца посадил непонятно за что. Хочу встретиться с ним.
– Не получится, молодой человек. Артур Иванович уже уволен. Теперь – тебе опять не повезло, НКВД возглавляет русский, капитан Якушев54.
Парень насупился и затих.
– Вот-вот, – оживился Ватник. – Тухачевский, Кожанов и остальные арестованные офицеры… Даже не сомневаюсь, видимо, они обнаруживали своё несогласие с политикой Советской власти… Что в этом преступного? Зачем их арестовывать? Не так ли, Семён Лейбович?
Разговор принимал опасное направление. Семён не испытывал ни малейшего желания втягиваться в подобную дискуссию. Да, и не знал он точного ответа: в особом приказе НКВД по усилению репрессивных мер про евреев сказано, вроде бы, ничего не было.
Выручил пронзительный паровозный сигнал, скрежет тормозных колодок, затем резкие толчки вагона и цокот буферов.
Поезд остановился в ночи на очередной небольшой станции. Хлопнула дверь тамбура. Послышались сонные голоса пассажиров покидающих вагон и нетерпеливые возгласы новых.
– Я вас умоляю! Нашли тему для разговоров, умники! Таки договоритесь на свою голову… Имели бы лучше разговор о Германии… И что там этот поц Гитлер вытворяет с евреями? – раздался заспанный голос супруги Ватника. – Ты, Гриша, сбегай за кипятком, пока стоим. Да смотри, не отстань от поезда.
Григорий Исаакович покорно встал, взял чайник, и что-то бормоча, направился к выходу.
Гершель облегчённо вздохнул. Минут через десять поезд понёсся дальше.
Симферополь встретил Гершелей липким, душным воздухом. Дышалось с трудом. Нещадно палило солнце. Несмотря на духоту в вагоне, выходить наружу под пекло совсем не хотелось.
Натянув Мишке на голову панамку, Наташа взяла его на руки и поспешила к выходу. Загрузившись частью багажа, Семён последовал за ней.
Недалеко от вагона, укрывшись под соломенной шляпой, стоял отец. Он отбивался от носильщика с тачкой, настойчиво предлагавшего свои услуги. Отец отталкивал наглеца и одновременно крутил по сторонам головой, в толпе выискивая своих детей.
Встреча была радостной. Старший Гершель даже прослезился, подняв на руки своего внука, после чего расцеловался с сыном и невесткой. Семён вернулся в вагон за остальным багажом.
Вскоре счастливая семья не спеша тронулась в сторону привокзальной площади, где Гершель-старший оставил колхозную лошадь с телегой.
Метров в десяти от себя Семён заметил соседей по вагону. Судя по энергичной жестикуляции, супруга Григория Исааковича, ожесточённо торговалась с носильщиком – длинным, худым мужиком. По поникшему лицу последнего, явно проклинавшего ту минуту, когда он подкатил с тачкой к этой бабе, было видно, что Роза побеждала в торге. И вот, видимо, не выдержав изнурительного спора с пожилой женщиной, носильщик обречённо махнул рукой. Довольная Роза тоже махнула рукой мужу, и Григорий Исаакович стал поспешно грузить на тачку вещи.