– «Истукан восточный… О чём думает?.. Пойми его…», – подумал президент, но вслух произнёс: – Есть причина, маршал! И скажу о ней со всей откровенностью. Конечно, подготовка флота и плавсредств для десантирования такой массы войск и прочее играют большую роль в этом вопросе… Но хуже другое…
Рузвельт слегка поёрзал в кресле. – Не все, к сожаленью, в Соединённых Штатах желают скорейшего открытия Второго фронта.
Молотов отметил, как зрачки Сталина сузились, возле глаз появились лучики морщинок, он прищурился, и подался вперёд.
Было видно, что и Рузвельт волнуется. Вот он глубоко вздохнул и жадно затянулся сигаретой. Однако, дыма не было – сигарета давно погасла. Президент нетерпеливо бросил взгляд на Гопкинса. Тот быстро достал из своего кармана пачку, вытряхнул из неё сигарету, подошёл к Рузвельту и заменил погасшую на новую. Затем чиркнул спичкой. Рузвельт поспешно затянулся.
– Так вот, господин маршал! В моей стране очень велико влияние еврейского населения. Еврейское лобби имеет весьма большой вес в Конгрессе при решении любых вопросов. Уважаемая в Америке, да, и во всём мире, еврейская организация «Джойнт», о которой вы, вероятно, слышали, напоминает вам через меня о долгах, выданных вашей стране в двадцатые годы, выплата которых должна начаться через два года – в 1945 году, и закончиться в 1954-ом. А сумма, маршал, там не маленькая, скажу я вам.
Рузвельт посмотрел на Гопкинса. Помощник президента с готовностью достал из папки документ и стал его зачитывать. Переводчик поспешно переводил его речь.
– Да, господин Сталин. Долг России с учётом процентов через два года составит значительную сумму. Вот некоторые цифры.
С ноября 1924 года по 1937 год Агро-Джойнт заключал договора с организацией КОМЗЕТ, который выступал от имени вашего правительства, господин Сталин. За этот период Агро-Джойнт израсходовал в СССР почти тридцать миллионов американских долларов.
Настала очередь Сталина взглянуть в сторону своего помощника. Взгляд маршала словно говорил «Ну… Оптимист ты хренов… Дождались мы…».
Рузвельт задал вопрос Гопкинсу. – Гарри, средства переводились напрямую советскому правительству?
– Да, как вам сказать, мистер президент. Частично, сэр. На три с лишним миллиона закуплены и завезены в Крым машины и оборудование, остальные суммы были выданы переселенческим коллективам под очень небольшой процент. И таким образом, за тринадцать лет Джойнт и Агро-Джойнт даже перевыполнили свои обязательства.
Президент задал ещё вопрос, хотя прекрасно знал ответ на него. Он помнил нашумевший в своё время разрекламированный аукцион по распродаже крымских участков, устроенный предприимчивыми акционерами «Джойнта». Его Элеонора, тоже приобрела несколько акций. И с некоторым злорадством, решил: «Пусть «дядюшка Джо послушает лишний раз», – решил он.
– Хорошо, Гопкинс! Раз были кредиты, были и гарантии их возврата, как я понимаю.
– По словам мистера Розена88, ссуды, как правило, выдавались переселенческим коллективам под выделенные правительством земельные участки. «Агро-Джойнт» вступал во взаимоотношения с ними только после того, как переселенцы прибывали на место проживания и официально получали землю.
Рузвельт посмотрел на Сталина и широко развёл руки, как бы говоря: «Видите, всё законно. Бизнес – ничего личного»
Желая сразу поставить все точки в этом нелёгком для русских вопросе и не дожидаясь реакции Сталина, Рузвельт продолжил: – Вряд ли, Конгресс даст своё согласие на открытие Второго фронта в ближайшее время, маршал Сталин. Надо возрождать забытый вами проект «Крымская Калифорния»
– Сэр, – обратился к президенту Гопкинс, – хочу ещё напомнить о трениях в Конгрессе и по поводу Ленд-лиза. Он тоже под угрозой закрытия… Конгрессмены требуют выполнение условий договоров с «Джойнтом» и повторяют просьбу, высказанную ранее, о дальнейшей помощи русской православной церкви.
– Верно, Гопкинс. Да, маршал Сталин, – и это тоже.
– Так помогаем же, – чуть слышно произнёс Молотов. – Митрополит Сергий с братией ещё в августе этого года покинул место… – он чуть было не произнёс «ссылки», – место уединения в Ульяновске.
На его слова никто не обратил внимания.
Ни один мускул не дрогнул на лице Сталина при этих словах Рузвельта.
В кабинете повисла тишина. Часы в соседней комнате стали отбивать время. Глухие звуки ударов, словно бьющий о наковальню молот, стали вдруг монотонно рушить фундамент, на котором, как Сталин считал, стояла стена дружбы и военного братства с Америкой.