— И только не говори, пожалуйста, что ты только что проснулся, — жена ласково трепала рукой мою отросшую шевелюру, глядя мне в глаза с изрядной долей насмешливости в нежном взгляде. — Я ведь тебя, Алёшенька, как облупленного знаю, ты, нахал эдакий, уже как полчаса меня активно игнорируешь, и признаваться не хочешь. Неужели опять разлюбил?
Вот ведь какая настырная баба, ничего от неё не скроешь. А, с другой стороны, чтобы я делал без её поддержки? Сомнениями ведь измучался.
— Тебя, Светик-семицветик, разве можно разлюбить? — я принял её игру, в которую она всегда любила поиграть при встрече после недолгого расставания, — ты же, сразу прибежишь и как залюбишь до полусмерти…
— И не рассчитывай, кобель блохастый! — твёрдым голосом сказала она, — тебе пока нельзя по медицинским показаниям.
— А когда будет можно?
— Вот когда будет можно, тогда и посмотрим! А теперь я тебя буду кормить и параллельно заговаривать зубы, — она встала с кровати и подвинула столик с тарелками и кружками.
— Хм, а зубы-то у меня как раз и не болят…
— Ну, тогда что-нибудь другое заговорю, раз не хочешь заговорить зубы, — она взяла в руки ложку и глубокую тарелку с очень вкусно пахнущим содержимым, собираясь кормить меня как совсем маленького ребёнка.
— Так, отставить материнские чувства, — я взял у неё из рук ложку и тарелку, — с этим делом я уже и сам справлюсь. Итак, что ты мне в этот раз хочешь рассказать, — я перешел на такой деловой тон, наслаждаясь изысканным вкусом обыкновенной гречневой каши с мясным гуляшом.
— Ты читал моё последнее послание, которое я оставила тебе почти месяц назад? Так, судя по твоему удивлённому виду, нет.
Действительно, я не успел прочитать её 'послание', если так можно сказать о рукописном тексте в виде целой амбарной книги. Я тогда готовился к последней операции, и мне было совсем не до того.
— Ладно, Лёша, я всё знаю и не виню тебя в невнимательности к моей персоне. Ты и так делаешь больше, чем можешь, но надо сделать ещё больше.
— Ой, и от кого я это слышу, Светик, чтобы ты и заговорила такими словами, должно было произойти что-то невероятное.
— Я тут Саламбека встретила…
Так, это уже серьёзно. Даже очень серьёзно. Если это действительно тот самый Саламбек, который был директором и главным воспитателем того детского дома, в котором Светлана, можно сказать, выросла, то можно ожидать нам всем больших неприятностей.
— Это был точно он? — с робкой надеждой в голосе спросил я.
— Точно, точнее не бывает. И расслабься, — она подсела ко мне поближе и положила свою руку мне на плечо, — здесь он уже никогда не станет заслуженным педагогом и больше не изнасилует и не продаст ни одной девочки и ни одного мальчика.
— Ты что, его убила? — с тревогой в голосе спросил я, — у нас не возникнет с этим делом больших проблем? Мы ещё совсем не готовы сцепиться со всеми его родственниками и покровителями…
А проблем, по моим представлениям, могло быть не мало. Из того, что мне раньше рассказывала Светлана, Саламбек Иязович был весьма значимой и сильной фигурой. Восточный человек, имевший за спиной сильную поддержку своего клана, как принято на востоке, и большие связи среди партийных деятелей чуть ли не со всего СССР, почему-то оставался обычным директором детского дома. Правда, очень большого детского дома, но это, в принципе, ничего не меняло. А секрет был прост. Все годы своей деятельности Саламбек торговал живыми людьми. И ладно бы, если бы он за взятки позволял брать желающим семьям способных детдомовских детей, что было совсем не редкостью в то время, нет, он занимался самой настоящей работорговлей и насильственной проституцией. Он подкладывал детей в постели нужным и важным людям, он продавал русских девочек и мальчиков на восток, и даже, говорят, за границу, где они были на роли самых обыкновенных рабов. Это при Советской власти-то и самом, что ни на есть развитом, социализме. И всё сходило ему с рук, более того, его неоднократно награждали различными премиями и наградами за вклад в советскую педагогику. Трудно мне было в это поверить, но это было именно так. Самой Светлане буквально чудом удалось избежать участи быть проданной в рабство, сбежав от жадного до детского тела советского восточного бая — рабовладельца на станции, вскочив в сбавивший ход скорый поезд, когда слегка замешкался её сопровождающий охранник. Последующее обращение в милицию не принесло ничего, кроме постоянного страха за свою жизнь. Её спасло только участие одной знающей женщины, устроившей ее в отдалённый детский дом в небольшом российском городке, где о ней никто ничего не знал. Там она и встретила своё шестнадцатилетие, выйдя из детдома, как она говорила — 'на условно-досрочную свободу бессрочно'. Устроилась там же на совершенно тупую работу для таких, как она, не имевших ни семьи, ни связей, ни образования. Лишь бы забыть всё, что с ней было в детстве, забыться в пустой текучке жизни, не думая о том, что было, и о том, что будет. Никому до неё не было дела, даже ей самой до себя. Но скрытый огонь у неё внутри продолжал гореть и ждать своего часа…
Наверное, это была сама судьба, когда я случайно встретился с ней, будучи в командировке проездом. Мы тогда ехали на военный полигон испытывать наше очередное 'изделие', болтающееся в кузове грузовика, но наша машина, подпрыгнув на очередной колдобине, решила сказать вдруг, что дальше быстро ехать она больше не хочет и переключать передачи не будет. 'Вот вам, дорогие пассажиры, первая, она же и единственная'. Еле-еле доковыляв до ближайшего города и озадачив Михалыча приведением строптивого транспортного средства в надлежащую форму, благо у него это получалось куда лучше, чем у меня, я решил немного прогуляться по этому городку, случайно оказавшемуся у нас на пути. Был конец мая и такой тёплый вечер, который так бы и остался незамеченным, не случись этой поломки. Я спустился к небольшой речушке, одной из множества маленьких речушек России, которые мы быстро проскакиваем по шоссе мимо на скорости, даже не успевая посмотреть в окно. 'Эх, жалко, что я не художник, такая красота зря пропадает', — думал тогда я. У самой воды я увидел молодую девушку, которая быстро взглянула на меня и снова уставилась куда-то на текущую воду, закручивающуюся у берега небольшими водоворотами. Что-то странное отметил я в ней, сгорбленная спина и тусклый взгляд, грязное, заплаканное лицо, невзрачное, явно давно не стираное платье, но при этом красивая женственная фигура, заметно выступающая полная грудь и длинные, заплетённые в тугую косу русые волосы. Что-то подсказало мне подойти поближе к этой девушке и спросить ей, может, что случилось и требуется какая помощь. Я подсел к ней рядом и спросил: о чём ты, девица, горюешь, может чем помочь смогу? Девушка, было, дёрнулась и явно хотела убежать, но я успел схватить её за руку, не сильно при этом её держа, просто показывая своё внимание и предложение остаться. Старый приём, ещё со студенческой юности, когда приходилось общаться с обиженными чем-то на тебя девушками, сработал и в этот раз, и вскоре моя рубашка была промокшей от девичьих слёз. Она долго ничего не рассказывала, а просто плакала и плакала, не останавливаясь, уткнувшись в мою грудь, а я держал её дрожащее тело. Уже совсем стемнело, когда, наконец, она перестала плакать и посмотрела мне в глаза. В них была надежда и какой-то далёкий давно забытый огонь. Я уже был готов услышать очередной рассказ о неразделённой любви, о разбитом сердце и обманутых надеждах, в крайнем случае, о злой мачехе и тому подобном, но первый её вопрос вывел меня из равновесия: 'заберите меня отсюда, заберите, пожалуйста, вы же можете…?' — спросила она меня с такой надеждой в голосе, что я бы никогда не смог ей в этом отказать. В общем, на полигонные испытания мы приехали уже втроём. А потом так получилось, что у меня, на тот момент практически убеждённого холостяка, дома завелась женщина…, которая однажды ночью забралась ко мне под одеяло, сказав, что ей только что исполнилось восемнадцать лет и это надо отпраздновать немедля. Вот так мы и обрели друг друга, и уже целых девять лет жили вместе. Правда, детей у нас не было, да и быть не могло, типа, такая биологическая несовместимость оказалась. Но, учитывая своё детство, Светлана этим не особо беспокоилась, а мне как-то было не до детей, я был весь в своей работе, а потом в бизнесе. Она поступила в педагогический ВУЗ, свои же материнские чувства жена выражала, устраивая по возможности судьбы других брошенных детей, находя им приличных приёмных родителей. Даже думала сама взять ребёнка из детдома или даже двух, да у нас квартира для этого была слишком мала, по социальным нормам не прошли, а давать взятки я категорически не хотел. Вот так мы и жили вдвоём, все в своих заботах, но всегда заботясь друг о друге и поддерживая друг друга во всех начинаниях, благо их было не слишком много. Несмотря на своё тяжелое детство и не менее тяжелую юность, Света оказалась настоящей женщиной, в любви пылкой и страстной, по жизни разумной и сдержанной, правда, имеющей свои странности, о которых я однажды случайно узнал. Вот прикиньте, приходите вы с работы домой и видите, что ваша жена с кем-то обнимается в вашей общей постели. Какова будет ваша реакция, когда вы видите вместо ожидаемого молодого, или не очень молодого, любовника, другую женщину? Наверное, некоторые мужчины о таком только и мечтают, а вот меня тогда пришлось сначала угощать валерьянкой. А потом и водкой из заначки для дорогих гостей. И только потом успокаивать в четыре руки и две…, ну ладно, не буду об этом, сейчас другая ситуация, не до романтических воспоминаний.