Когда наббилаху доложили о случившемся, он немедленно прибыл в дом ферраха. Выслушав доклад лекарей и высказав любимому слуге слова сочувствия, он все же дал волю гневу.
- Как смел ты рисковать своей жизнью! - кричал он. - Ради кого?! Весь их поганый род не стоит твоего ногтя!
И распорядился немедленно казнить мужа и жену вместе с их выродком. Почтительная, но настойчивая просьба ферраха спасла их во второй раз.
- Мой господин! Я и без того раскаиваюсь, что был так неразумно опрометчив. Видно, солнце напекло мне голову. Но прошу моего высокого господина отменить свое распоряжение. Иначе мой поступок выглядит и вовсе глупо.
- Пусть будет по-твоему, - с неудовольствием согласился наббилах. - Но если хочешь наверняка сохранить ничтожные жизни, тебе придется поскорее выздороветь.
Феррах действительно, и сам не понимал своего порыва. А родители ребенка стояли на коленях перед воротами его дома во все дни, пока смерть опаляла ферраха своим дыханием, сухими губами непрерывно шептали слова молитв. Гооруни считались колдунами. И неизвестно, что отвело от ферраха близкую смерть - старания лекарей и их страх казни, умелая и своевременная помощь рабов-гооруни или их молитвы-заклинания.
Когда феррах велел привести их в дом, они снова упали на колени, простерлись перед ним.
- Вы можете идти домой, к своему ребенку, - сказал феррах.
И тогда женщина вдруг распрямила спину, робко потянулась к нему: Дайте мне вашу руку, светлый господин...
Она не смела поднимать на него глаза, подавать голос, прикасаться к нему, и стражник за ее спиной шагнул вперед, потянул саблю из ножен. Отстраняющий жест остановил его. Феррах протянул женщине руку.
Странным было ее гадание. Она говорила о необыкновенной любви, о прекрасной возлюбленной, сулила долгое счастье... А большие темные глаза были полны печали.
- ...Вот этот редкий знак, - она коротко прикоснулась к ладони, - он укажет вашу возлюбленную, светлый господин... Верьте, помните - сама смерть не порвет нить судьбы... - совсем странными словами закончила она гадание.
А тонкий шрам, возникший на месте укуса, обладал странным свойством. В нем возникал легкий зуд, когда ферраху нужна была осторожность, когда рок нависал над ним.
* * *
...Будильник взорвался дребезжанием через мгновение после того, как в его сознании - вне связи со сном - вспыхнуло пронзительное ощущение потери. Сердце колотилось где-то в горле, и пришлось несколько минут лежать, прежде чем стихли его мучительные трепыхания. Опять этот сон... Как будто кто-то разворачивает полотна чужой жизни, чужой любви, эпизод за эпизодом. Чужой?.. Вдруг пришло сомнение, и он вскинулся испуганно - что сон, что явь? А если вообще все приснилось, и на холсте не ЕЁ лицо?
Он нарочито неторопливо натянул вытертые до белизны джинсы, закурил, глядя в окно, - а рука вздрагивала. Вот так курить, едва с постели, он тоже стал недавно.
За окном сияло раннее, умытое ночным дождем утро. Под шелест дождя ему снился сухой шорох песка. Пустыня... Это его жизнь стала пустыней, когда он осознал, как пуста его жизнь без Нее... А сердце уже толкалось, торопило.
Он снимал ткань, прикрывающую холст, осторожно, будто боялся оскорбить грубым прикосновением... Нет, ему не приснилось, и бесследно ушел напрасный страх. На холсте действительно она, его богиня, женщина из снов...
- Здравствуй, любовь моя, - шепнул он.
Отчего-то на холсте глаза ее были усталыми, с печальным упреком. В снах она ни разу так не смотрела. Но другими они не получались - он глянул на стол, покрытый большими листами. Вчера до полуночи он снова и снова рисовал ее... Безжизненная бумага оживала, едва возникала на ней линия нежного абриса... И уже по своей прихоти струилась легкая прядь. И будто сами собой ложились скорбные тени в уголках рта. Карандаш не рисовал - лицо уже ранее существовало на листе, карандашный штрих лишь проявлял, делал его видимым. Он вернулся к портрету на холсте. Губы ее, детски припухлые, были нежными, чувственными; казалось, что от них исходит тепло. Невесомо касаясь, он тронул их. И на короткое мгновение и вправду почувствовал нежное тепло... Но нет. Только холодные краски на холсте.
- Дождись меня, малыш. Потерпи еще чуть-чуть. Я найду тебя! Без тебя я просто умру, правда.
Он подошел к зеркалу, откинул со лба длинные темные волосы, провел пальцами по щеке, по твердому подбородку. В зеркале он снова встретил ее взгляд.
- Ты узнаешь меня? Или будешь так же горда и недоступна в своем несчастье, как в моих странных снах? Узнай меня!
Лицо ферраха было иным, но что-то неуловимое делало их поразительно похожими. Как были похожи шрам ферраха и белая тонкая линия на его правом предплечье. Все и принимали ее за шрам, а она была от рождения.
- Где ты, свет мой ясный? Кто ты? Помоги мне. Тебе плохо, у тебя беда, я знаю. Я так много о тебе знаю! Но где ты, как тебя зовут?! И кто сейчас с тобой рядом - муж, друг? Кто бы ни был, он с тобой не по праву.
Вчера, когда поезд уже тронулся, он рассеянно и устало смотрел на перрон. И вдруг из людской толпы взгляд выхватил тонкую женскую фигурку, и глаза ее опалили отчаянием. Ее глаза! Ошеломленный, он рванулся к окну сквозь скученную массу раздраженных, усталых людей, как сквозь пустое пространство... Но взгляд тщетно метался по ускользающим назад лицам, потом поезд нырнул в темноту тоннеля. И все же! Он знает теперь наверняка - она есть, она где-то рядом! Она пришла к нему из его странных снов. Сначала на холст. Теперь - в жизнь.
"Она, та гооруни сказала - счастье придет к вам... но не скоро... Разве это "не скоро" еще не настало? Судьба не может быть так жестока! Я нужен тебе, я знаю. И я не боюсь твоей беды, я смогу защитить тебя от любого несчастья. Я смогу, любимая моя, - заклинал он неизвестно кого, судьбу, может быть. - Пусть мои плечи секут колючие пески черных бурь - я укрою тебя..."
И вдруг глаза его расширились от внезапного проницания - пески? ах, если бы...
... Обнажив до пояса, их привязали к коновязи на городском базаре, где казнили грязных конокрадов - лицом друг к другу. Первый свист хлыста бросил ее к нему, она вжалась, будто искала защиты. Не кричала, только вздрагивала всем телом. А он, не чувствуя собственной боли, срывал голос, видя как страшно вспухают багровые рубцы на ее коже, брызжут кровью...
- Помоги мне, - сказал он хрипло, преодолевая спазм в горле. - Выйди сегодня навстречу, мой ясноглазый ангел... Разве не оплатили мы встречу прошлой смертью - одной на двоих?...