В Гатчинском дворце, постоянном местопребывании императора Павла I, когда он был наследником, в анфиладе зал была одна небольшая зала, и в ней посередине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца на четырех столбиках на кольцах был протянут толстый красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ зрителю.
Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I, Императрицей Марией Федоровной, и что было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины императора Павла I, и притом только тому, кто в тот год будет занимать царский престол России.
Павел Петрович скончался в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. Государю Николаю Александровичу и выпал, таким образом, жребий вскрыть таинственный ларец и узнать, что в нем столь тщательно и таинственно охранялось от всяких, не исключая и царственных, взоров.
– В утро 12 марта 1901 года, – сказывала Мария Федоровна Герингер, – и государь и государыня были очень оживлены и веселы, собираясь из Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселые, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в том ларце, никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали.
После этой поездки я заметила, что при случае государь стал поминать о 1918 годе, как о роковом годе и для него лично и для династии».
Далее Сергей Нилус описывает необычное происшествие, подтверждающее рассказ Марии Федоровны Герингер.
«6 января 1903 года на Иордани у Зимнего дворца при салюте из орудий от Петропавловской крепости одно из орудий оказалось заряженным картечью, и картечь ударила по окнам дворца, частью же около беседки на Иордани, где находилось духовенство, свита государя и сам государь. Спокойствие, с которым государь отнесся к происшествию, грозившему ему самому смертью, было до того поразительно, что обратило на себя внимание ближайших к нему лиц окружавшей его свиты. Он, как говорится, бровью не повел и только спросил:
– Кто командовал батареей?
И когда ему назвали имя, то он участливо и с сожалением промолвил, зная, какому наказанию должен будет подлежать командовавший офицер:
– Ах, бедный, бедный, как мне жаль его!
Государя спросили, как подействовало на него происшествие. Он ответил: “До 18 года я ничего не боюсь…”
Есть аналогичное свидетельство и в работе вышеупомянутого историка Шабельского-Борка: «11 марта 1901 года, в столетнюю годовщину мученической кончины державного прапрадеда своего, блаженного памяти императора Павла Петровича, после заупокойной литургии в Петропавловском соборе у его гробницы, государь император Николай Александрович в сопровождении министра Императорского двора генерал-адъютанта барона Фредерикса и других лиц свиты изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли своего в бозе почивающего предка.
Умилительна была панихида.
Петропавловский собор был полон молящихся. Не только сверкало здесь шитье мундиров, присутствовали не только сановные лица. Тут были во множестве и мужицкие сермяги, и простые платки, а гробница императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах. Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и представительство почившего царя за потомков своих и весь народ русский. Воочию сбылось предсказание вещего Авеля, что народ будет чтить память царя-мученика и притекать к гробнице его, прося заступничества, прося о смягчении сердец неправедных и жестоких.
Государь император вскрыл ларец и несколько раз прочитал сказание Авеля Вещего о судьбе своей и России. Он уже знал терновую судьбу, недаром, что родился в день Иова Многострадального. Знал, как много ему придется вынести на “державных плечах, знал про близь грядущие кровавые дни, смуту и великие потрясения Государства Российского, сердце чуяло и тот проклятый черный год, когда он будет покинут, предан и оставлен почти всеми”. Но вставала в державной памяти его другая, отрадная картина. В убогой монашеской келии пред Богосветлым старцем Саровским сидит двоюродный державный прадед его, Александр Благословенный. Перед образами ярко горят лампады и бесчисленные свечи. Среди образов выделяется икона Божия Матери Умиления. Благодать Божия почивает на келье. Как тогда, легко и отрадно на душе благословенному царю… Тихо, как лесной ручеек, льется пророческая речь Серафима о грядущих судьбах русских: