— Так-таки сами и велели? — не удержалась от шпильки я, представив замогильный голос, раздающийся из супницы.
— Нет, ваши отец и бабушка, — отрезала Анюра, напрочь лишенная чувства юмора. — Изволите спуститься?
— Изволю, — нехотя подтвердила я, оставляя себе хотя бы иллюзию выбора. Ведь если откажусь, замкохозяйка начнет нудно меня уговаривать и отчитывать, потом сбегает наябедничает папе, тот сам поднимется, ну и бабка с ним, куда ж без нее. Эх, распустили мы прислугу! Причем, увы, личным примером…
Настроение у меня по-прежнему было отвратительным, в носу подозрительно свербело. «Прекрасный шанс обмануть судьбу: подцепить воспаление легких и умереть счастливой за день до срока», — мрачно подумала я, распахивая шкаф. Белое — слишком праздничное для завтрака, черное — ненавижу… ага, вот! Голубое с коричневыми оборками и поясом. Натянув платье, я цапнула с комода расческу, не глядя гребанула по волосам и взвыла. Намоченные дождем и абы как высохшие пряди превратились в пук сизого мочала, в котором шпильками торчали выломанные зубцы. Зеркало, к которому я кинулась за моральной поддержкой, отразило еще более безрадостную картину: осунувшееся лицо, тусклые опухшие глаза со слипшимися ресницами, бесцветные губы… Ужас, это ж и за час в порядок не привести!
А может, ну его? Ведь никто и не ждет, что без пяти минут покойница будет выглядеть как весенняя дриада…
Нет уж!
Я покрепче стиснула расческу и, закусив губу, начала яростно раздирать паклю. Не хватало еще, чтобы меня запомнили такой!
К завтраку я безнадежно опоздала, зато перестала напоминать ходячий труп, поднятый некромантом из сточной канавы. Родня, впрочем, не спешила расходиться. Сегодня к столу пригласили Виткиного жениха (как же его зовут-то?), и тот из кожи вон лез, дабы понравиться семье. Сейчас, например, они с моим отцом оживленно обсуждали предстоящий турнир. Дар, надувшись, ковырялся в каше с видом золотаря, которому поручили найти уроненную в дыру сережку. Десертное блюдце в его приборе отсутствовало, демонстративно отодвинутое отцом на середину стола. Оказывается, пугалку мой братишка все-таки поставил. Но после ночных событий напрочь о ней забыл, и разрядила ее бабка, которая теперь полулежала в кресле с мокрой тряпкой на лбу и флаконом душистых солей у носа, изображая страдальческое умирание. Когда бабке казалось, что на нее никто не смотрит, она быстренько цапала с блюда пирожное и запихивала его в рот, после чего разражалась особенно душераздирающими стонами.
— А вот и моя старшая дочь! — наконец заметил отец. — Милая, ты сегодня прекрасно выглядишь!
Я небрежно кивнула, не распространяясь, каких усилий мне это стоило.
— Риона, познакомься с Марвеем. Этот достойный молодой человек только что попросил у меня руки Вителии.
Я неубедительно изобразила восторг и изумление. За последние полгода Виткин жених надоел мне хуже занозы в пятке: то серенады среди ночи припрется петь, то камнем с запиской в ее окно запустит и промахнется, а уж эта их беседка…
— Не вопрос, сейчас оторвем и отдадим, — прошипел Дар себе под нос.
Будущий шурин принял мое дурацкое хихиканье на свой счет и побагровел. Папа осуждающе кашлянул. Я, метнув на брата гневный взгляд, протянула Марвею руку для поцелуя.
— Очень приятно познакомиться, — пробормотал претендент на родство. И что Витка в нем нашла? Невысокий, белобрысый, причем уже лысеющий и полнеющий. К сорока годам вообще в колобок превратится. — Я так много о вас слышал… Примите мои искренние соболезнования.
— С чем? — холодно перебила я.
— Ну, я имею в виду… — окончательно смутился Марвей. — Вителия рассказала мне о вашем проклятии.
— Это не проклятие, — отчеканила я. — Я не больна смертельной и уж тем более заразной болезнью, не обречена в жертву дракону и не отпущена на поруки до часа публичной казни…
— Риона! — повысил голос отец, но меня уже несло.
— …поэтому совсем необязательно целовать воздух над моей кожей, украдкой крутя за спиной кукиш.
— Риона! Немедленно извинись перед нашим гостем!
Я раздраженно задвинула стул и в глубокой осуждающей тишине вышла из столовой, а там и из дома.
Да-да-да, я неправа, дракон меня побери, но как же мне это надоело! И ведь каждый раз зарекаюсь обращать внимание на «сочувствующих», но чем дальше, тем чаще срываюсь.