Ничего еще толком не понимающие люди начали спешно одеваться, запаковывать чемоданы и пробиваться к выходу. Их усилия были тщетными — выход был плотно забит мощной пробкой из тел, огромных баулов и чемоданов. Было ясно, что более половины вагона не уложатся и в 10 минут. И тогда положение спасла группа рослых, сильных парней из Черновиц: выскочив первыми из вагона, они стали кричать, чтобы мы выкидывали чемоданы из окон. Каждый чемодан они ловили и аккуратно складывали в сторонке. Только благодаря им мы уложились в заданное время.
Наш пустой поезд немедленно покинул перегон, освобождая путь для других составов. Теперь можно было и оглядеться по сторонам. Это была не станция — не было привычного здания вокзала, светофоров, стрелок. Это был даже не полустанок — не было ни одного железнодорожника в форме, вообще, не было ни одной живой души. Только горячее, высоко стоящее солнце да буйная, экзотическая, ярко-зеленая растительность подсказывали, что мы находимся где-то в южной стране.
Вскоре приехали комфортабельные автобусы и по запутанным дорогам развезли нас по разным отелям в Риме.
В 1972 году в Мюнхене на Международных Олимпийских Играх арабскими террористами была расстреляна израильская команда. Поэтому итальянским правительством по отношению к нам принимались меры экстра предосторожности.
***
— Хочу джелато, — сказала моя дочь.
«Джелато» — по-итальянски означало «мороженое». Оно было намного хуже киевского, но в душном, жарком Риме желания ребенка были понятны. Увы, все деньги уходили на звонки родителям в Вену, поэтому я всегда пресекал эти просьбы:
У нас денег маловато —
Будет в Штатах вам джелато.
Надо было что-то делать, и, присмотревшись к работе городских рынков, я придумал, как подкормить семью.
Ровно в 14:00 рынок закрывался, и крестьяне покидали свои места, оставляя непроданный товар на прилавках — везти его домой по такой жаре не имело ни малейшего смысла. Точно в это же время на рынке появлялись дворники с метлами. Это были смуглые, злые, бескомпромиссные создания. Все, чем так богат южный рынок, безжалостно летело в большие черные контейнеры для мусора. Видимо, работа накладывала на них какой-то особый отпечаток. Во всяком случае, от итальянской приветливости, доброты и дружелюбия там не оставалось и следа. Они свирепо кричали и изгоняли каждого, кто оказывался на рынке после его закрытия.
Мой трюк строился на том, что дворники не могли контролировать весь рынок одновременно. Необходимо было в 13:59 занять исходные позиции в самых разных и далеких друг от друга торговых рядах (может, хоть кому-то из нас повезет!), в 14:00 сориентироваться в боевой обстановке: схватить пару яблок, персиков или помидоров и с честью отступить под напором превосходящих сил противника.
Однажды я вынес огромный арбуз. Мы вымыли его в городском фонтане. Уселись в тени на скамейке безлюдного бульвара. И тут я понял — у нас нет ножа. Машинально я полез в карман — там лежал ключ от нашего гостиничного номера. Ключ — вот что было нашим спасением! Я стал долбить им арбуз по периметру и развалил его на две большие половины. Затем я превратил их в четыре четвертинки.
Совершенно непонятно откуда перед нами возник робкий юноша с потерянным взглядом, с потертыми на коленях брюками и с большой книгой подмышкой. Это был Арик из Бердичева. Его знала вся эмиграция — каждому встречному он предлагал купить у него… том Карла Маркса «Капитал». Но на этот раз у него была явно иная цель:
— Вы не дадите мне кусочек арбуза? — жалобно попросил он.
Витаминов хватило на всех — жене, дочери, мне и ему.
Кого только не несла с собой третья волна эмиграции в счастливое капиталистическое будущее!
***
Третья волна эмиграции с трудом просачивалась сквозь узкие шлюзы ОВИР-ов;
зато она свободно растекалась по грязному полу вокзала в Чопе, где тысячи уже не
граждан СССР долгие дни и ночи вповалку лежали со своими «бебехами» в ожидании билетов на Братиславу или Вену; и, наконец, она с лету разбивалась об изысканно-красивый фасад Американского посольства в Риме на Via Vittorio Veneto 121, перед которым прямо на улице, на асфальте, на каких-то старых шматах и одеялах лежало множество наших эмигрантов, получивших ничем не мотивированный отказ на въезд в благословенные Штаты и поэтому объявивших голодовку.
В это время, гуляя в сквере перед величественным Собором Петра и Павла, мы неожиданно обнаружили барахолку. В два часа дня торговля заканчивалась. Экспансивные итальянцы непроданные вещи не забирали домой — все это богатство было разбросано на лужайках, под деревьями, в воздухопроводных люках. Мы поднимали новенькие джинсовые костюмы и платья, модную обувь, зимние куртки, свитера, одеяла и т.д. и т.п.
Летние ночи в Риме были довольно прохладными, поэтому все теплые вещи мы немедленно относили голодающим. Некоторые из них, разместив на самодельных стендах плакаты «СТЫДИСЬ, АМЕРИКА!», уже объявили сухую голодовку!
Удивительно, как быстро человек ко всему привыкает! Люди, прожившие при капитализме всего пару недель, вели себя так, как будто формулу «товар-деньги» они выучили намного раньше слова «мама». Когда они узнавали, что мы это делаем абсолютно бесплатно, у многих на глаза наворачивались слезы. Эти слезы были не дань нашему бескорыстию — просто народ неожиданно для себя начинал понимать, что то единство, то чувство одной семьи, то чувство одной нации, которое так естественно существовало в их душах до эмиграции, отныне было утеряно навсегда.
Из былой жизни остались только... телевизионщики из СССР — они радостно снимали голодающих (крупным планом — плакаты!) для программы «Время».
***
Дни в ожидании решения своей судьбы почти у всех эмигрантов протекали одинаково: утреннее купание в море, скромный завтрак, обсуждение последних новостей:
— Как там наши голодающие? Лучше бы они подавали в Канаду или в Австралию.
— Пока только с Израилем нет проблем.
— Ну кто же поедет в этот ваш Израиль — там же слишком много евреев!
— Вы знаете Фиру из Одессы? Так она недавно с сыном была на интервью у Американского консула. Они говорят ему: «Мы — одна семья. Поэтому, если Вы не можете пустить нас обоих в Америку, то так и быть: мы оба согласны на худшее — на Израиль. Только не разбивайте нашу семью.» И что вы думаете этот мерзавец сделал? — Сына он пустил в Америку, а мать — в Израиль. Теперь они оба лежат перед посольством и голодают.