– Как прозаично, – улыбнулась Исабель. – А я-то думала, вы соскучились по мирной жизни в монастыре.
– Вы не далеки от истины, – тихо ответил горец. – Иногда, кажется, все бы отдал за один день мира и покоя.
Они замолчали, глядя на своего пернатого пленника. Линдсей снова затянул мелодию ектеньи. Гэвин наклонил голову, прислушиваясь. В колпачке, похожем на сползшую на глаза шапочку, с надетой на крыло половиной хлебной буханки он имел такой забавный вид, что Исабель хихикнула.
– Ваш сокол похож на королевского шута или на актера на святочном представлении, – сказала она Линдсею.
– Он и правда забавно выглядит, – улыбнулся тот и обвел взглядом темное пространство пещеры. – Господи, думал ли я, что буду снова сидеть тут без сна, нянчась с новой ловчей птицей?
– Значит, Элис права и вы действительно не спали целых два дня?
– Ну, это слишком сильно сказано, – подавляя зевоту, ответил Джеймс и легонько потряс птицу, начавшую было сонно клонить голову. – Я немножко подремал. Главное – не дать заснуть соколу.
Исабель всмотрелась в его лицо, освещенное только тусклым светом жаровни. Глаза запали от недосыпания и усталости, под ними залегли глубокие тени; морщинки вокруг чувственного рта стали резче, заметнее, темная щетина смягчила линию упрямого подбородка.
– Зачем вы себя так изводите? – тихо спросила девушка.
– Это самый верный и быстрый способ приручить сокола.
– Но и самый трудный, как для вас, так и для него. Знаете, когда я была маленькой, мой отец тоже целыми днями приручал к руке молодых ловчих птиц, по ночам оставляя их в полной темноте. Неделю-другую он должен был постоянно находиться рядом с ними, и мама очень обижалась, когда он садился за стол, держа на руке очередного сокола или ястреба, или приносил птиц в спальню. И всякий раз, когда она просила его убрать их, он утверждал, что другой способ дрессировки требует гораздо больше времени.
– Времени-то у меня как раз и нет, вот и приходится прибегать к этому способу. Ведь я не собирался обзаводиться ловчей птицей.
– Ну, конечно, вы собирались только похитить прорицательницу, – съязвила девушка.
– Верно, – Линдсей бросил на нее пристальный взгляд, потом пощупал хлебный «компресс». – Еще теплый. Мы подержим его на крыле, пока он не остынет.
– А оставшийся хлеб можно будет съесть? – спросила Исабель, у которой уже вновь засосало под ложечкой.
– Конечно, – усмехнулся Линдсей. – Давайте перекусим.
Исабель разломила оставшиеся полбуханки на две части, побольше и поменьше, отдала Джеймсу ту, что побольше, и они в полном молчании съели хлеб.
– Я рад, что вы остались со мной, – наконец нарушил тишину горец.
– Правда? – смутилась девушка.
– Да. Так мне легче бороться со сном и не давать спать соколу.
– Понимаю… – обескураженно пробормотала Исабель, надеявшаяся услышать что-то другое. Ее взгляд скользнул по его чувственным губам, и ей сразу вспомнился вкус поцелуя, которым он одарил ее в лесу. Да полно, так ли уж опасен этот человек, как о нем говорят?
– Поговорите со мной, миледи, – попросил Джеймс со вздохом, прислоняясь к стене затылком. – Мне ужасно хочется спать, но делать этого ни в коем случае нельзя.
Исабель принялась рассказывать о ловчих птицах отца. Линдсей слушал, время от времени задавая дельные вопросы чуть хрипловатым от недосыпания голосом. Наконец уставший сокол уронил голову на грудь. Покрутив кулаком, на котором он сидел, горец разбудил его и попросил девушку рассказать о ее жизни в Аберлейди.
Исабель выполнила его просьбу. Пока она говорила, Линдсей свободной рукой придерживал хлебный «компресс», не давая ему упасть. Рука, державшая птицу, затекла, он положил ее на колено и спросил:
– Значит, после кончины вашей матушки при ваших видениях присутствовали только Джон Сетон и пастор Хью?
– Да, но позднее к ним присоединился сэр Ральф, – пояснила Исабель. – Когда нас с ним объявили женихом и невестой, отец его пригласил, желая показать, что надо делать.
– Во время приступов слепоты?
– Нет, во время видений. Когда они начинаются, папа и пастор Хью расспрашивают меня, что я вижу, а пастор еще и записывает мои слова, потому что потом я все забываю.
– Неужели вы совсем ничего не помните? – спросил Линдсей, бросив на девушку пронизывающий взгляд.
– Ничего или очень мало, как это было в лесу два дня назад.
– А кто присутствовал, когда вы предсказали смерть Уоллеса?
– Отец, пастор и сэр Ральф.
– И пастор все записал?
– Да. Потом он кое-чем поделился со своими прихожанами и послал копию своей записи Хранителям королевства, но не сразу: они с отцом решили, что пророчество может вызвать недовольство у повстанцев и англичан, поэтому не стали торопить события и рассказали о видениях примерно за неделю до того, как был схвачен Уоллес. Откуда они могли знать, что все произойдет так скоро?
– Действительно, откуда? – спросил Линдсей, и девушка поежилась от его насмешливого тона. Горец не сводил с нее пристального взгляда. – Вам известно, что вы предсказали в тот день Уоллесу и мне?
– Частично… – пробормотала она, отводя глаза. – Хлеб, наверное, уже остыл, его надо снять…
Ей хотелось сменить слишком острую для Линдсея тему, чтобы сохранить установившийся в пещере дух доброжелательства. Разговор о предсказаниях создавал неприятное напряжение, она это уже почувствовала.
Линдсей пощупал «компресс» и снял его, стряхнув с оперения птицы крошки.
– Я-то думал, вы и вправду забываете свои видения, – проворчал он.
Встав со скамьи, девушка подошла к жаровне и протянула руки к тлеющим углям. Упрямец, по-видимому, решил не отступать и выяснить все до конца. Что ж, придется ему объяснить.
– Понимаете, – сказала она, – в тот раз мне очень хотелось запомнить видения. Я даже просила пастора Хью прочесть мне запись, хотя обычно он предпочитает этого не делать и уверяет, что мне лучше ничего не знать. И его, и отца с сэром Ральфом очень огорчила моя настойчивость.
– Но почему? – неожиданно резко спросил Линдсей, и затихший было сокол беспокойно пошевелился. – Почему им так важно держать вас в неведении? – повторил он уже спокойнее.
– Отец считает, что знать все пророчества значит брать на себя слишком большую ответственность, а пастор Хью – что видения слишком сложны для меня с моим скудным образованием и слабым женским умом.
– Вы, конечно, своеобразно, чисто по-женски смотрите на мир, – хмыкнув, отозвался Линдсей, – но глупой вас не назовешь, скорее наоборот.
Польщенная Исабель кивком поблагодарила за комплимент и продолжала:
– Пастор обдумывает мои слова и объясняет их символическое значение. Он считает, что они имеют более глубокий смысл, чем это кажется на первый взгляд, потому что моими устами говорит всевышний. – Она пожала плечами, давая понять, что это только мнение пастора. – Он хочет составить книгу моих пророчеств. Я просила его этого не делать, но он говорит, что книга принесет ему славу и уважение.
– Главное, чтобы он не забыл поделиться лаврами с предсказательницей, – проворчал горец. – Что было дальше?
– После того случая я безуспешно пыталась сама вспомнить видения, просила о помощи отца, но я не доверяла… – Девушка осеклась.
– Кому? – нахмурился Линдсей.
– Никому из них, – смущенно пробормотала она, пряча глаза. – Я боялась, что они хотят скрыть правду, которую мне так хотелось узнать.
– Но зачем им ее скрывать? – вкрадчиво спросил горец своим чарующим, навевающим истому голосом, и Исабель захотелось вновь погрузиться в ее теплую глубину. Но, увы, надо было держать себя в руках…
– Понимаете, – продолжала девушка со вздохом, – они думают, что неведение может защитить меня от многих бед. С самого детства отец и пастор постоянно меня опекали и теперь, когда я повзрослела, не решаются предоставить мне свободу жить своим умом.