Только один человек мог рассказать ей о судьбе отца – сэр Ральф Лесли. Мысль о нем заставила девушку вздрогнуть – встреча с женихом обещала стать новым испытанием. Прорицательница обхватила себя руками и задумчиво оглядела лес, широко раскинувшийся внизу. Залитый не по-осеннему щедрым солнцем, он был красив, как никогда.
У прорицательницы дрогнуло сердце – она не хотела покидать это чудесное место и человека, который ей его показал. Но как же отец? Она должна уйти – ради него и ради Джеймса тоже, ведь он так хотел освободить кузину… Похоже, Маргарет для него важнее, чем она, Исабель…
Девушка покосилась на Линдсея, одиноко сидевшего на стене башни со своей птицей. В темно-коричневой рубашке, с длинной, золотившейся на солнце, раздуваемой ветром гривой, он казался одним из древних обитателей башни, который каким-то чудом воскрес и вновь явился на свет из тьмы веков, – могучий, свободный и прекрасный. И незримо связанный с прошлым…
Она преклонялась перед ним, но он не желал замечать ее чувств. О, как она могла бы его любить, если бы он позволил! По телу девушки пробежала сладостная дрожь – ей вспомнился его восхитительный поцелуй, прогнавший слепоту. Это было настоящее чудо! «Милый, милый Джейми, открой мне свою душу – я исцелю ее раны, поведай мне свои тайны – я буду хранить их, как свои», – мысленно взмолилась Исабель.
Словно услыхав ее безмолвную просьбу, Линдсей поднялся на ноги и призывно махнул ей рукой.
У нее радостно забилось сердце. Подхватив здоровой рукой подол, она поспешила к подножию башни. Быть рядом с ним – уже большое счастье, даже если он холоден и молчалив…
Но Исабель хотелось гораздо большего. В ее душе росла уверенность, что он может дать ей не только счастье и благополучие, о которых мечтает любая женщина, но при этом будет уважать ее свободу. Вот только одно маленькое «но»: он не желает пускать ее в свою жизнь…
Что ж, видно, придется вернуться в заточение. К счастью, до печального путешествия в Уайлдшоу еще есть время, и можно насладиться напоследок желанной свободой.
– Теперь держи путы покрепче, – предупредил Линдсей. – Лучше намотать их на пальцы.
Исабель послушно закрутила тонкие кожаные ремешки вокруг безымянного пальца и мизинца левой руки в охотничьей перчатке и подняла глаза на Линдсея. Он одобрительно кивнул.
Ее движение потревожило Гэвина, который, сидя у нее на руке, посматривал на людей серьезными круглыми глазами, и он закричал, захлопал крыльями.
Исабель поспешно нагнула голову, но было уже поздно: крыло птицы с неожиданной для девушки силой ударило ее по щеке. Джеймс подхватил ее руку, помогая удержать сокола, и стал успокаивать его ласковыми словами.
– Все в порядке, я справлюсь, – заверила девушка, и ее наставник, правда, не без колебания, убрал руку.
– Хорошо, сейчас достану хлеб, и мы займемся больным крылом, – сказал он и принялся рыться в принесенном Квентином и Патриком мешке.
Для проведения лечебных процедур Линдсей выбрал маленькую комнатку на нижнем уровне, служившую кухней (именно в ней накануне вечером Патрик с Квентином приготовили ужин). Светлая благодаря частично обвалившимся стенам, с большим очагом, эта каморка и впрямь подходила для его цели больше других.
Из проломов в стенах шел холодный воздух, но рядом с очагом было тепло и уютно: в нем все еще горели, распространяя резкий запах гари, подожженные Линдсеем торфяные брикеты.
Найдя завернутую в холстину буханку, Линдсей положил ее в пустой железный котел, повесил его над огнем и стал ждать. Когда буханка прогрелась, он вынул ее, аккуратно надрезал и подал духовито пахнущий хлеб девушке со словами:
– Положи хлеб Гэвину на крыло, пожалуйста, а я пока принесу воды, чтобы выпрямить ему хвостовые перья.
– Принеси побольше, тогда я приготовлю ужин, – попросила Исабель. – Элис прислала овсяной муки, луку и вареной курятины.
Линдсей кивнул, взял два котелка и направился к ключу. Присев на большой каменной плите, служившей обитателям башни одновременно и скамьей, и столом, девушка повернула голову и проводила его взглядом. Сквозь пролом в стене было видно, как он пересек двор, вытянул из отверстия в скале ведро на веревке и наполнил котелки водой. Вздохнув, Исабель взялась за лечение сокола.
Хлебный «компресс» опять растревожил Гэвина: он сердито заклекотал, закрутил головой и начал угрожающе поднимать крылья. Девушка стала ласково успокаивать сокола, недоумевая, почему Линдсей не надел на него колпачок, и тут же одернула себя: ослеплять птицу ради собственного удобства жестоко! Но что же делать, ведь одной ей буяна не утихомирить…
Она негромко запела строчку из ектеньи, как это делал Линдсей, повторяя ее снова и снова. Гэвин, похоже, уже начал узнавать мелодию: он уставился на девушку и застыл.
Она опустила взгляд, вспомнив, что хищные птицы терпеть не могут, когда на них смотрят в упор, хотя сами любят поглазеть.
Когда через несколько мгновений Исабель вновь подняла глаза, в дверном проеме стоял Линдсей. Она вспыхнула и замолчала.
– У тебя чудесно получается, – сказал он. – Прошу тебя, продолжай, твое пение действует на Гэвина умиротворяюще.
Смущенная, с пылающими щеками, она вновь затянула ектенью, горец же поставил на огонь один из котелков и надел охотничью перчатку.
– Дай-ка мне сэра Гэвина, – попросил он с улыбкой. – Кажется, ты упомянула об ужине?
От его улыбки у нее опять защемило сердце. Стараясь это скрыть, Исабель торопливо встала, сняла «компресс» с крыла пернатого питомца и протянула руку с птицей Линдсею.
Гэвин, видимо, испуганный резким движением, вскрикнул и вцепился когтями в ее большой палец.
Охнув от боли, Исабель инстинктивно стиснула левую руку в кулак, а второй, раненой, попыталась оторвать от себя когтистую лапу.
Линдсей подскочил к девушке и отбросил от сокола ее правую руку.
– Разожми кулак и стряхни птицу! – воскликнул он, срывая с ее пальцев путы, и до охваченной паникой Исабель наконец дошло, чего он хочет. Разжав кулак, она с силой махнула рукой. Гэвин расправил крылья и, пронзительно крича, устремился вверх, но горец прервал этот бросок к свободе, ловко поймав концы пут.
– Иди сюда, глупая, непослушная птица, – проворчал он, и сокол плавно опустился на его охотничью перчатку, бросая на людей гневные взгляды. Линдсей сел на каменную плиту и жестом пригласил девушку занять место рядом: – А теперь посмотрим, что натворил этот негодник.
Закусив от боли губу, Исабель сняла перчатку и протянула ему руку. Джеймс бережно взял ее и осмотрел. Большой палец покраснел и начал опухать.
– Можешь им двигать? – спросил он.
Исабель попробовала, убедилась, что палец двигается, и кивнула.
– Прекрасно, – продолжал Линдсей, – ты просто в рубашке родились! Соколу ничего не стоит сломать человеку палец даже через перчатку, и его хватка такова, что даже опытный мужчина подчас не в силах разжать ему когти. В подобных случаях единственный выход – подбросить птицу в воздух, чтобы она подумала, будто ее отпускают.
– Но почему он так поступил? Я думала, он уже ручной…
– Гэвин никогда не будет ручным до конца, как кошка или собака, – ответил горец, не выпуская ее руки. – Он – часть дикой природы и останется таким до конца своих дней. Потому-то натаскивание ловчих птиц и требует большого терпения. И еще их нужно уважать. Я знаю, у тебя нет недостатка ни в том, ни в другом, – поспешно добавил он, – но соколы, даже самые умные, – очень нервные, легко возбудимые существа, как все ловчие птицы.
Исабель кивнула и строго посмотрела на провинившегося питомца, нахохлившегося на руке хозяина:
– Ах ты, гадкий мальчишка! Как ты посмел так себя вести?
– Увы, не стоит ждать от него слишком многого, – улыбнулся Линдсей. – Для соколов такие выходки в порядке вещей.
Отпустив наконец ее руку, он прошел к очагу, взял с полки чашу, налил в нее воды из оставшегося на полу котелка и подал девушке со словами: