Все. С места не сдвинусь, пока не восполнится запас магии.
Ветерок бережно овевал лицо… Блин, да где же все? Бросили меня: бедную, несчастную под деревом, а если я умираю?!!
— Ау-у-у-у!!!
— Не ори, я не глухой. Я аж подпрыгнула и резко села, с ужасом оглядываясь по сторонам. Но вокруг меня было все так же безлюдно, и только шелест листвы на верхушках деревьев изредка нарушал тишину. Даже птицы не пели, видимо после нашествия драконов все разом сдохли от разрыва сердца. Я попыталась встать, с радостью ощущая, что раны начали быстро заживать, спасибо ручейку и моим пополнившимся запасам магии.
— Ты кто? — Вякнула я, пытаясь выпрямиться.
— Дед пихто.
— Не знаю такого.
Послышался хриплый раскатистый смех.
— И хватит ржать, вот поджарю магией, будешь знать, как пугать несчастную одинокую девушку в лесу, козел.
Смех булькнул и оборвался, повисла нехорошая тишина. Наверное зря я так резко, я щас не то, что поджарить, сама-то еле стою.
— Считаю до трех, — нет, ну какая я наглая становлюсь, когда при смерти, — раз… два-а-а…
В листве каркнула ворона и тут же заткнулась.
— И… два с половиной… два с четвертью… два с… гм, — считать дальше очень не хотелось, но и стоять просто так было нельзя, поэтому я села и просто угрюмо уставилась на ствол дерева, у которого совсем недавно очнулась.
— Три, — сказали сверху.
Я посмотрела наверх, вздохнула и запустила туда лежащей неподалеку шишкой.
— Я уже горю?
Голос явно нарывался, но я его гордо проигнорировала, занявшись подсчетом своих порезов, синяков и ссадин, попутно пытаясь их заживить, но магии накопилось слишком мало, пришлось вновь отползать к ручью, но уже на четвереньках. Голос некоторое время помолчал, но вскоре не выдержал.
— Эй, ведьма, хорош в моей воде руки полоскать, чего воду мутишь без разрешения.
— Твоего, что ли.
— А хоть бы и моего, вынь руки, говорю.
— А ты кто сам-то будешь, такой нахальный.
В ветвях что-то завозилось, послышался треск, а потом на землю вывалилось что-то маленькое, сильно лохматое и грязное, прокатилось пару метров, а потом развернулось и встало на короткие волосатые ножки, сверкая злобно красными, как искорки глазками и громко ругаясь, на чем свет стоит.
— Так ты леший, что ли?
— Наконец-то, дошло до нее, шлём! Да ты, шлём, самая невоспитанная ведьма, из всех, млёхом, которых я видел. Мало того, что хозяину не поклонилась. Так еще и угрожала, ругалась и вообще… мой ручеек замутила, вльшом, шлём, шлём.
Мне стало стыдно, и впрямь нехорошо как-то получилось. Лешие издревле были хозяевами и оберегателями лесов, а я вон как с ним поступила.
— Ну, извини, была не права. Хочешь, амулет подарю или наговор от хвори какой прочитаю.
Лешик остановился посреди своей длинной ругательной тирады, состоящей в основном из шлёмов и влёмов и задумчиво сверкнул глазками.
— Два амулета, и эта, от хвори давай, — наконец-то решился он. Я в общем и не сомневалась, лешие существа довольно вредные, но отходчивые, если знать каким подарком задобрить.
Лешик осторожно подошел ко мне и плюхнулся рядом, указывая узловатым пальцем себе на спину.
— Тута лечи, ведьма, уж больно замучила меня болячка окаянная, то стреляеть, то болить, а зимою прямо-таки спасу никакого нет.
Я пожала плечам и принялась детально осматривать поясницу лешика. Из спутанных зарослей мне на руку прыгнула одинокая блоха, ошарашено огляделась и нырнула обратно в надежную шерсть. На ощупь я ничего необычного не нашла, но если посмотреть магически…, то там был старый очаг воспаления, довольно странной и разросшейся формы, видимо неоднократно лечившийся народными средствами. Я вздохнула и закрыла глаза покрепче. Очень медленно перед внутренним взором проявилась внутренняя картина организма. Я видела, как по ниточкам сосудов весело бежит кровь, как бьется светящееся ярко алым сердце и медленно раздуваются и спадают бледно-голубые легкие, оплетенные паутинкой капилляров. Внутренние органы открывались медленно, как бы нехотя проявляясь из сумрака тени, но цвет их в основном был чистым, незамутненным, лишь кое-где чуть сгущался, но лишь слегка. Я быстро пробежала глазами общую картину и наконец сконцентрировалась на очаге. Сосуды в нем были чуть более разбухшие, вокруг ткань светилась более темным цветом, да и вообще он весь был как одно большое корявое пятно темно розового цвета. Я передвинула руки поближе и прошептала первые два аккорда, чувствуя, как котенок просыпается и мягко касается лапкой моих пальцев, из которых сила, уже набирая мощь течет дальше, впитывается в мгновенно темнеющий очаг и пропадает в нем, запуская процесс восстановления, отсекая разрушение и боль. Лешик тихонько застонал, но сидел не шевелясь, стараясь даже дышать потише. Еще бы, магичек, которые могли бы лечить волшебством, а не травками, на всей земле можно сосчитать по пальцам, да и те не шляются по лесам и весям, а сидят в городах и получают при дворе королей приличные деньги за свой редкий дар.
Через пять минут все было закончено, очаг рассосался и исчез навсегда, а в крови лешика теперь плескалась толика живительной магии, которая еще лет пятьсот не даст ему захворать. Я устало опустила руки в воду ручья, пытаясь восстановить недавние потери. Лешик неуверенно встал, потер спину, наклонился, присел и вдруг широко улыбнулся.
— Вот вы где, а я тебе поесть принес.
Из-за деревьев вышел немного помятый и поцарапанный Мася, держа в руке двух довольно аппетитных кроликов. На плече у него сидела взъерошенная Ошер, которая, увидев меня, тут же слетела с импровизированного насеста и с громким писком, от которого закладывало уши, спикировала мне на колени, тут же пропоров когтями и так сильно пострадавшие штаны.
— Я же говорил, что оставил лешего за ней наблюдать. Коул, можешь лично теперь убедиться.
Следом за Масей вышел хмурый оборванный Коул, ведя в поводу наших лошадей, на крупу одной из которых восседал наш кот. Замыкал процессию Эль с до ужаса виноватым и потрепанным видом. Кот тут же бросился ко мне, причитая и стеная, как старая бабка, пытаясь подвинуть Ошер, которая тут же зашипела в ответ на такое хамство. Мася занялся костром, велев Элю найти побольше дров, а Коул, окинув меня внимательным взглядом и убедившись, что со мной все впорядке, пошел расседлывать и поить натерпевшихся за день лошадей. Лешик в это суматохе как-то незаметно исчез, видимо считая свою миссию выполненной, и я решила, что разрешение на использование ручейка по своему усмотрению мне было выдано, а потому сидела около него с опущенной в воду рукой до тех пор, пока кролики не зажарились, а рука не околела окончательно, утратив всякую чувствительность.
Я села у огня, потеснив кота в сторону и пытаясь ухватить кусок побольше, так как после волшебства голод был просто зверский. Но Коул перехватил левитирующую в мою строну тушку и деловито начал ее разделывать, а точнее разрывать на части. Меня оделили двумя ножками и тарелкой сваренной неподалеку на соседнем костерке похлебки, она отдавала травой и тиной. Я принюхалась и внимательно осмотрела содержимое тарелки, подозревая, что меня наконец-то решили отравить. Подняв глаза на друзей, я встретила три пары заинтересованных глаз. Кот тоже полез в тарелку, глубоко вдохнул и… смачно чихнул, добавив последний и окончательный штрих.
— Это что?
— Травки, — робко вставил эльф, очень смущаясь, — Мася за тебя беспокоился и просил меня тебя подлечить.