– Я и не предполагал ехать на одной лошади с господином Эмери, – ответил Джехан.
– Вот как? – деланно изумилась Уида.
Но сбить Джехана с толку ей не удалось. Он ответил совершенно спокойно:
– Да. Я предполагал, что с ним поедете вы, моя госпожа.
– А! – произнесла Уида. Ее лицо прояснилось. – Теперь понимаю. Конечно, вы переоцениваете мою воздушную невесомость, но все равно – благодарю вас за лестное мнение.
Она вскочила на коня, протянула Эмери руку. Он забрался в седло вслед за нею, приобнял ее одной рукой.
Джехан отвязал обеих лошадей и выехал со двора. Молодые люди следовали за ним.
Джехан знал еще один проселок, уводивший с большой дороги в лес, – чуть дальше первого, того, что соединял дорогу с имением Алхвине.
Эмери ощущал тело Уиды, прижимающейся к нему. Никакой женственной мягкости. Странно думать о том, что это угловатое создание могло влюбиться в молодого мужчину, захотеть стать желанной.
Оглядываясь по сторонам и вслушиваясь в любые шорохи, Эмери почему-то не чувствовал близкой опасности. То ли просто не обладал чутьем, то ли на него подобным образом действовало волшебство роскошного утра, в которое они погрузились, едва только покинули полутемное помещение спальни.
Джехан погнал коня по проселку. Эмери последовал за ним. Уида лихо присвистнула, когда конь побежал быстрее, торопясь догнать сотоварища.
Эмери спросил свою спутницу:
– Тебе, кажется, весело?
– А тебе разве нет? – отозвалась она. – Чудесное утро, чудесные лошади… вообще все чудесно.
– Чудесный Джехан, – пробормотал Эмери.
Джехан, похоже, услышал, потому что бросил на него быстрый взгляд через плечо.
– Скоро мы свернем с дороги в лес, а по тропинкам нас не выследят, даже если захотят. Тут каменистая почва…
– Из крестьян плохие следопыты, – сказал Эмери, повышая голос. – Они не найдут нас не то что на каменистой, на любой тропинке. Если только не заметят издалека. А теперь вы объясните нам наконец, что происходит?
– Хозяин харчевни признал в даме эльфийку, – сказал Джехан. – Он дождался, чтобы вы устроились спать, и отправился в ту деревню. В ту, которая принадлежала господину Алхвине. Словом, вы меня поняли – к кому.
– Но ведь мятежники уже ушли оттуда, – удивленно возразил Эмери. – Там остались только мирные жители, те, кому неохота больше бунтовать. Люди, так сказать, чуждые авантюрному духу.
Джехан придержал коня, чтобы Эмери поравнялся с ним. Солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, падал на лицо Джехана. Свежесть утра словно бы передалась и человеку: сейчас не было заметно, как увяла его кожа, как мелкие морщинки высыпали вокруг глаз. Остались лишь очертания, абрис – воспоминание об ослепительно красивом юноше.
Джехан повернул голову, и очарование развеялось. Он улыбнулся так, что Эмери вдруг понял: Джехану давным-давно известно, какое впечатление производит его наружность на людей. Может быть, поэтому он и остался жить в глуши.
Джехан сказал, пожимая плечами:
– Ушли те, кто захотел для себя новой жизни. Кто осознал, что никогда не вернется к прежнему. Проще выражаясь, все желающие стать бандитами. Остались крестьяне. Вместе со всеми их суевериями, с их страхами, с их склонностью впадать в панику и творить в этом состоянии кровавые расправы над совершенно неповинными людьми. По-вашему, с позавчерашнего дня крепостные господина Алхвине изменились хоть сколько-нибудь?
Уида сказала:
– Люди вообще не склонны изменяться. Во всяком случае, коренным образом. Они могут быть испуганы на время, но потом все возвращается…
– Хозяин харчевни – милейший человек, – продолжал Джехан. – Мне он всегда нравился. У него хорошая кухня, неплохое пиво, приветливая служанка. Он умеет создать уют, если вы понимаете, о чем я.
– А вы это цените? – перебила Уида.
– Уют? Конечно! – ответил Джехан. – Сам я этого совершенно не умею. У меня дома… впрочем, вы сами увидите. Уже скоро.
Они поехали бок о бок шагом. Джехан продолжал:
– Иногда я заезжаю к нему – посидеть у очага, поболтать, выпить. Посетителей в харчевне обычно немного, так что у него находится для меня минутка. А вчера мне, кроме всего прочего, хотелось порасспросить его о новостях. Он был мрачен, чего за ним обычно не водилось. «Это только начало, – сказал он мне, когда мы сидели с ним на кухне. – Помяните мое слово. Помяните мое слово, господин Джехан, это только начало!»
– Что он имел в виду? – Эмери зажмурился, потер пальцем веки: он плохо выспался, и солнечный свет резал ему глаза.
– Эльфийскую кровь, что же еще, – вместо Джехана ответила Уида.
Джехан покосился на нее.
– Именно так, любезная дама, – подтвердил он.
– Когда он разгадал меня?
– Когда вы вернулись в харчевню после того, как побывали в деревне Алхвине. В первый-то раз он, как думаю, и многие до него, счел вас обычной любительницей верховой езды. Сейчас в моде загорелая кожа – признак отменного здоровья и веселого нрава. Видите, я слежу за модой! – добавил он с наивной гордостью провинциала.
Эмери мимолетно улыбнулся этому, но сразу же вновь стал серьезен.
Джехан продолжал:
– Но потом, когда он снова увидел госпожу Уиду, что-то «вступило ему в голову», как он выразился. У него как будто глаза открылись.
– Я знаю, почему это вышло, – вздохнула Уида. – Моя вина, целиком и полностью. – Она откинулась к Эмери, прижалась головой к его груди, заглянула снизу вверх в его лицо. – Когда эльфийка влюбляется, она во многом теряет власть над собой. Я больше не умею притворяться, как прежде.
– Поясните, – попросил Джехан.
Уида повторила слова, которые Эмери когда-то слышал от королевы:
– Истинные чувства эльфа – любовь и сострадание. Все прочие – обыкновенное притворство. Эльфа очень трудно вывести из себя, заставить сердиться или испугать. Поэтому мы умеем скрываться среди людей, если это нам, конечно, нужно. Но утаить любовь эльф не в состоянии.
Эмери поразило, с какой простотой Уида говорила о своих чувствах. Обычно девушки избегали открывать подобные вещи – и не только посторонним людям, но и близким. Однако для Уиды это было так же естественно, как дыхание.
Джехан сумел отнестись к этому признанию с уважением.
– Не буду притворяться, что вполне понимаю вас, – сказал он. – Но общая картина ясна. Сделав свое открытие, хозяин наш перепугался. Он боится эльфийской крови. Боится вашего влияния. Видите ли, у него ничего нет, кроме этой харчевни. Что будет, если продукты испортятся, если люди, побывавшие под его крышей, начнут болеть? Он долго говорил со мной об этом. Я даже не пытался разубеждать его.
– Почему? – спросил Эмери.
– Бесполезно, – кратко ответил Джехан и замолчал.
Они миновали поляну, спустились к ручью. Уида жадно втягивала ноздрями воздух: здесь пахло сладкими пушистыми цветами, которые часто облюбовывают подобные сырые долинки.
Джехан снова нарушил молчание:
– Он долго объяснял, почему обязан уничтожить всякое эльфийское влияние… Наконец он взял лошадь и отправился в деревню. Сказал, что позовет мужчин, какие остались, чтобы уничтожить эльфийку. Смыть ее следы, так сказать.
– А он не боялся, что, пролив эльфийскую кровь в своем владении, он навсегда отравит собственную землю? – с презрительным видом осведомилась Уида. Ее раздражал контраст между прекрасной природой, которую она созерцала, и жуткими разговорами, в которых она вынуждена была участвовать.
Джехан грустно улыбнулся.
– Никто и не собирался проливать вашу кровь, моя госпожа. Вас бы попросту сожгли.
Уида фыркнула:
– Меня вы такими разговорами не испугаете, господин Джехан. Однажды меня чуть не повесили, знаете?
– Тоже ненавистники эльфов?
– Нет, честные граждане… Я воровала лошадей. Правда.
Джехан засмеялся.
– Что ж, хоть что-то хорошее, не так ли?
Он не стал уточнять, что именно нашел хорошего в услышанном. Эмери же счел, что Уида чересчур похваляется своими подвигами по части конокрадства. В этом было что-то непростительно ребяческое.
Усадьба Джехана показалась вскоре после того, как они поднялись из долинки. Небольшой крепкий дом недавней постройки был обнесен высокой оградой.