— Понятно, — сказал Элизахар. — Стало быть, этот Эмилий сообщил, что власть в Ларра переменилась. Что еще он сообщил?
— Что госпожа Танет отбывает в Вейенто с дочерью. Будет жить у зятя.
— Хорошо, — сказал Элизахар. — А теперь покажите мне ваши счетные книги.
Толстяк съежился и побежал по улице в сторону большого каменного дома. Элизахар тронул коня, Фейнне двинулась вслед за мужем.
Дом у Роделинда был богатым и просторным. Где-то в глубине его угадывалось присутствие многочисленных домочадцев; они попрятались по каморам, надеясь там пересидеть господский гнев. Весь основной удар должен был принять на себя управляющий.
Роделинд проводил гостей в зал, где обычно устраивались деревенские праздники.
— Здесь у нас празднуют свадьбы, — пояснил он, с печалью оглядывая разрисованные цветами и «пасторальными сценами» стены, словно готовясь распрощаться с ними навеки. — Справляют также поминки по умершим. Ну и еще — начало сбора урожая.
— Понятно, — сказал Элизахар. — Впервые слышу, чтобы управляющий предоставлял под такие дела собственный дом.
— У нас так давно заведено. — Роделинд чуть-чуть приободрился, уловив некоторое одобрение в хозяйском голосе.
— Хорошо, хорошо… Показывайте записи.
Роделинд откинул крышку огромного сундука и вынул книгу, лежавшую сверху.
— Сколько всего книг? — осведомился Элизахар.
— За двадцать лет — восемь или девять… Вы ведь не все будете проверять?
— Не все, — засмеялся Элизахар.
Роделинд с тревогой поглядывал на то нового герцога, то на его жену. Затем взгляд управляющего окончательно замер на Фейнне. Молодая женщина стояла посреди зала; ее глаза рассеянно плавали, ноздри чуть подрагивали.
— Госпожа, — позвал ее Роделинд.
Она повернула голову на голос, но посмотрела мимо окликнувшего ее человека.
— Позвольте, я усажу вас в кресло. Желаете выпить холодного? Моя жена хорошо готовит.
— Да, попросите принести, — сказала Фейнне. — Вы правы, я не вижу. — И обратилась к мужу: — Можно, я возьму его за руку?
— Если вам угодно, — отозвался Элизахар.
Он с интересом наблюдал за тем, как Роделинд подкатывается к Фейнне и бережно прикасается к ее протянутой ладони, как отводит ее к креслу и перед тем, как усадить, поправляет подушку на сиденье.
Пришла какая-то женщина с невыразительным лицом, принесла кувшин и кружки. Поскорее скрылась, поклонившись так криво и поспешно, что Элизахар едва не рассмеялся.
Он устроился за столом, где еще оставались — о ужас! — крошки от последней трапезы, раскрыл книгу и начал разбирать числа и буквы. Роделинд кружил рядом, то предлагая освежиться глотком разбавленного вина, то смахивая пылинку, то просто заглядывая через плечо.
Долго эта пытка для управляющего не продлилась. Элизахар закрыл книгу, уставился в глаза Роделинду.
— Разумеется, вы немало наворовали за эти годы, — сказал он. — Я предлагаю вам отныне воровать более скромно. Насколько я понял, вы принадлежали моему отцу и теперь принадлежите мне?
— Именно так, мой господин, именно так и обстоит дело.
— Сколько у вас детей?
— Трое, но за них я внес выкуп четыре года назад, — сообщил Роделинд. — Об этом имеется запись в самом начале последней книги. Можете взглянуть.
— Очень хорошо, — сказал Элизахар, не удосужившись проверить слова управляющего. Он пролистал еще несколько страниц, бегло просмотрел пару записей и закрыл книгу.
— Стало быть, вы всем довольны? — Казалось, Роделинд не верит собственным глазам.
— Более или менее. — Элизахар встал. — Я доволен. Вы сохраняете за собой место управляющего, и я готов подтвердить документы об освобождении ваших детей. А теперь расскажите мне о третьей деревне. О той, что расположена за холмом, через ручей и болото.
— А, — оживился Роделинд. — Там все плохо. Гораздо хуже, чем можно себе представить… Если, конечно, жить среди крестьян и не понимать, что для них лучше, а что хуже.
— Я не жил среди крестьян, — перебил Элизахар. — Если здесь побывал этот Эмилий, который столько знает обо мне и госпоже Танет, то вам должно быть хорошо известно, кем я был прежде.
— Ну да, ну да, конечно. — Роделинд закивал. Потом сел на скамью, обтер лицо рукавом. — Что-то мне дурно мой господин, — пробормотал он. — Как-то все это очень волнительно…
— Так значит, вам он понравился, этот самый Роделинд? — говорил, посмеиваясь, Элизахар.
Они с Фейнне направлялись в ту самую третью деревню, где все обстояло «очень плохо». Дорога шла под уклон, и уже начало парить: в воздухе висела неприятная влажность.
— Да, — ответила Фейнне.
— Чем же?
Она молчала — искала нужные слова.
Солнце стояло в зените. Они выехали из замка рано утром, но в доме Роделинда задержались немного дольше, чем рассчитывали, и теперь едва перевалило за полдень: самое жаркое время суток.
Наконец Фейнне ответила:
— Просто он хороший.
— Он ведь вор, Фейнне, — сказал Элизахар.
— Любой человек — вор, — отозвалась Фейнне. — Одно время я много думала об этом. Мы крадем друг у друга время, чувства, мысли. Мы отбираем друг у друга самую жизнь. Помните, как это было в Академии? Софена воровала образы из стихотворений Пиндара, Эгрей украл у Софены жизнь, Аббана похищала чужие чувства, которые не должны были принадлежать ей…
— А вы? — спросил Элизахар. — Неужели и вы что-то украли?
— Я украла вас, — сказала она, улыбаясь. — Я украла вас у вашей судьбы, у Чильбарроэса, у вашего отца, у моего… Вы — мой приз!
— Нет, — возразил он. — Это вы мой приз… И вообще, откуда вы знаете это слово?
— Приз? — Она улыбнулась. — Да от вас…
— Наверное, я многим полезным словам вас обучил.
— Да уж наверное! — Она засмеялась. — Но вернемся к Роделинду. Понимаете, он из тех воров, что заботятся об обворованных. Следят за тем, чтобы они не погибли совершенно. А это большая редкость.
— Для богатой девушки, выросшей в родительском доме под постоянным присмотром, у вас слишком широкий кругозор, — сказал Элизахар.
— Ну, я ведь обучалась в Академии…
Они спустились к ручью. Под ногами лошадей захлюпало. Дальше начиналось болото. Сразу за переправой оно было замощено, но на подходах к воде оставалось открытым. Наверное, большую часть года здесь все пересыхает, однако сейчас в нос путникам ударило зловоние: ржавые почвы были насыщены влагой.
Они поскорее миновали это место и, перебравшись через ручей, осторожно двинулись по широким деревянным мосткам. Свернуть в сторону было невозможно: справа и слева расстилалась трясина, которая, казалось, только и ждала, чтобы на нее ступил человек или животное.
— Осталось недолго, — сказал Элизахар. Он держал лошадь жены, чтобы та, сдуру испугавшись какой-нибудь птицы, не бросилась опрометью прямо в болото.
Они прошли еще несколько шагов, как вдруг в воздухе что-то свистнуло, и стрела, прилетевшая неизвестно откуда, вонзилась в бревна мостков. Элизахар крикнул Фейнне:
— Пригнитесь к лошади!
И сам упал на гриву своего коня. Он быстро косил глазами, пытаясь понять, где здесь мог спрятаться лучник. Вероятнее всего, за небольшим кустом, странно росшим посреди непроходимой топи. Здесь было еще несколько чахлых, искривленных деревьев, но за их тонкими стволами не поместился бы даже очень худой человек.
Кто бы ни был стрелявший, он очень хорошо знает местность, иначе никогда не устроил бы засаду именно тут. Элизахару не добраться до него. Чужой человек не рискнет соваться в болото, не разведав пути. И с дороги не свернуть. Оставалось одно: быстрее продолжать путь.
Элизахар погнал коня вперед, потянул за повод лошадь жены.
Вторая стрела просвистела в опасной близости от его головы. Третья перелетела дорогу и упала в трясину за спиной всадников.
Элизахар мысленно клял себя на чем свет стоит. Мало того что он сам едва не погиб — он едва не погубил Фейнне. С телохранителем Элизахаром такого бы не случилось, а вот герцог Ларра, как выяснилось, слишком поглощен собственными заботами. Они проскочили опасный участок только чудом. Не солдатское искусство, не осторожность и предусмотрительность спасли их обоих, но обычная случайность: неведомый стрелок попросту промазал.