— Да, — кивнула девушка, — и это тоже признак древности рода. Вырождаются только старинные фамилии. Вроде нашей.
— Еще один спорный вопрос, того же разряда, что и красота госпожи Даланн, — вздохнул Ренье. — Давай вернемся к похоронам.
Генувейфа заметно оживилась. Блинов на блюде поубавилось, чуткая хозяйка принесла второй кувшин с сильно разбавленным вином и добавила блинов.
Генувейфа поскорее затолкала в рот еще парочку и проглотила. «Ужас, как она лопает. И притом остается такой тощей», — думал Эмери, наблюдая за ней. Мелодия Генувейфы все время изменялась, как будто одна эта девушка на самом деле состояла из десятка скачущих девушек и у каждой имелось собственное настроение.
— Она выложила целую гору денег! — сказала Генувейфа. И показала рукой — какую. Выходило, действительно огромную, выше макушки. — Во-первых, чтобы гроб из красного дерева. Внутри — бархат, снаружи позолота. Во-вторых, чтобы гроб сразу закрыть. Она-де заберет покойника прямо в закрытом гробу. Хочет отвезти его родне. В общем, мол, у них так принято. Не знаю! — запутавшись, выкрикнула Генувейфа в отчаянии от собственного косноязычия.
Ренье ласково погладил ее по руке.
— Запей блины. Не торопись. Мы приблизительно поняли, о чем ты говорила. Даланн хотела, чтобы Алебранда устроили в роскошном гробу и заколотили крышку?
— Да. — Генувейфа выхлебала полкувшина разом, выдохнула и повеселела. — Как ты ловко все обобщил, Ренье!
Ренье отметил слово «обобщил»: вероятно, расставшись с Ренье, Генувейфа продолжала водить знакомство со студентами.
— Рассказывай дальше, — попросил Эмери. — Сдается мне, история на этом только началась.
— Да. — Девушка кивнула и с удивлением заметила: — Я, кажется, наелась…
— Вот и чудно. Здешняя хозяйка будет в восторге.
— Ты ей скажешь?
— Непременно.
Генувейфа повздыхала, прислушиваясь к непривычному для себя ощущению сытости, а затем заговорила:
— Мне все не давал покоя этот гроб. У меня, понятно, нет таких материалов, но поглядеть не мешает. Вдруг я получу Знак Королевской Руки и разбогатею? Тогда я тоже буду делать такие гробы.
— Ты забралась в чужую контору? — догадался Ренье.
Генувейфа кивнула.
— Гроб стоял закрытый. Я осмотрела его снаружи, а потом отодрала крышку и заглянула внутрь. Там-то, внутри, самая красота! Я люблю, когда заказывают обивку. Очень красиво, понимаете? Уютно так. Глазу приятно. А у них был бархат. Я точно знаю, бархат.
Она помолчала немного и добавила:
— Я никогда раньше не трогала бархат. Он на ощупь как шкурка зверя. Мыши, например.
Она задумалась, зашевелила пальцами, припоминая приятное ощущение.
— Я подарю тебе кусок бархата, — обещал Ренье. — Будет только твой. Сможешь мять и тискать его, сколько душе угодно.
— В гробу лежали камни, — сказала Генувейфа. — Бархат, подушка, украшения — все на месте. А посреди этого — камень.
— Ничего не понимаю! — Эмери даже привскочил, услыхав такое. — Камни?
— Да.
— Даланн решила похоронить вместо Алебранда камни? Но зачем?
— Наверное, Алебранд на самом деле не умер, — предположил Ренье. — А ей для чего-то понадобилось скрыть это обстоятельство.
Генувейфа помотала головой.
— А вот и не угадали! — с торжеством объявила она. — Алебранд и был эти самые камни. Я его узнала. Кое-какие черты сохранились. Человек, когда долго лежит в гробу, начинает разваливаться… А Алебранд окаменел.
— Гном! — вырвалось у Эмери. — Вот что она хотела скрыть!
— Я должен выпить, — объявил Ренье.
На столе возник кувшин с вином, на сей раз неразведенным. Братья пили вино, как воду, но от потрясения никак не могли захмелеть.
Алебранд — гном, и Даланн знала, что это откроется после его смерти. Гномы превращаются в камень. Людская плоть разлагается и становится землей, гномская плоть затвердевает и становится скалой. Поэтому Даланн и потребовала, чтобы гроб держали заколоченным. А Генувейфа со своим неуемным любопытством сунула туда нос. И теперь Генувейфа должна умереть.
По пятам за ней идет маленькая черная тень.
— Даланн, — сказал Эмери наконец. — Она тоже гномка. Для чего они с Алебрандом скрывали это? Боялись потерять место в Академии? Но, насколько я знаю, не существует особенных законов, которые запрещали бы гномам жить вне подземных городов в их горах…
— Алебранд не умел летать, — пробормотал Ренье. — Только учил, но сам не в состоянии был подняться в воздух. Все сходится. Мы должны были догадаться! Почему мы не догадались?
— Потому что для нас тогда это было не важно, — ответил Эмери. — Это не имело никакого влияния на нашу жизнь.
— А теперь имеет. — Ренье посмотрел на Генувейфу: девушку явно клонило в сон. — Если мы не защитим ее, Даланн найдет способ ее убрать.
— Она ведь полоумная, — сказал Эмери. — Кто будет слушать ее рассказы об умершем магистре, который окаменел в гробу?
— Королева, — ответил Ренье.
К немалому удивлению Эмери, ее величество ответила на записку Ренье сразу: тот же паж, которому поручено было доставить коротенькое послание королеве, возвратился с известием:
— Августейшая госпожа примет вас после ужина.
Ренье ворвался в комнату Эмери с криком:
— У нас пара часов на подготовку!
Генувейфа крепко спала, уютно свернувшись в любимом кресле Эмери. Сам Эмери наигрывал на клавикордах новую тему и морщился: звук казался ему не вполне верным.
При появлении брата Эмери удивленно повернулся к нему:
— Не шуми — разбудишь. Ей нужно отдохнуть. К чему это такому срочному мы должны подготовиться?
— Нас ждут во дворце.
И Ренье принялся тормошить спящую Генувейфу.
Королева ждала их, стоя бок о бок с Талиессином в большом зале для приемов. Этот зал занимал сразу два этажа в высоту. Человеческая фигура терялась здесь среди массивных белых колонн, голос — напротив, умножался, разносимый эхом по всему огромному пространству.
Королева в сверкающем облачении медного цвета, в большой короне, которую она обычно надевала только в праздник возобновления союза земли и эльфийский крови, застыла на возвышении посреди зала.
И так же неподвижно стоял рядом с ней сын. Теперь он был выше ростом, чем она: за время добровольного изгнания Талиессин раздался в плечах и вырос. Сходство между ними было в этот день разительным: они представали мужским и женским воплощением королевства. И она не выглядела старше сына.
— О! — пробормотала Генувейфа, завидев ее. — Нежная вечность…
Прекрасная гробовщица была в черном — она сама на этом настаивала. Платье из наилучшего черного сукна было ей широковато, но этой беде отчасти помогал наборный пояс из костяных пластин, который стягивал одеяние под грудью. Шаль из тончайшей кисеи, также черной с россыпью крохотных красных цветочков, покрывала волосы Генувейфы: расчесать их не удалось, поэтому Ренье просто отрезал свалявшиеся пряди.
Талиессин смотрел на Ренье так, словно видел его впервые. Принц не казался Ренье ни отчужденным, ни равнодушным; он просто стал другим.
Дофина, дразнившего своих придворных, больше не существовало. Как, впрочем, не существовало и прежнего Ренье, преданного шута и большого приятеля живой куклы по имени Эйле.
Любовник королевы и ее соправитель. Между ними еще не возникло никаких отношений. Им все предстояло начинать заново, с чистого листа.
Ренье низко поклонился. Генувейфа, не сводя с королевы улыбающихся глаз, присела.
Лицо ее величества немного смягчилось при виде этой девушки. Королева приподняла руку.
— Говори, — обратилась она к Генувейфе.
Та обернулась к Ренье. Он кивнул ей:
— Выйди вперед и рассказывай все как есть.
— А! — обрадовалась Генувейфа. И выпалила: — Я хочу Знак Королевской Руки!
Она воззрилась на королеву сияющими глазами.
— Ваше величество, — вмешался Ренье, — мою приятельницу пытаются убить, потому что она узнала нечто о шпионах герцога Вейенто в Академии Коммарши.