Сержант только теперь заметил его состояние и удивился:
— Что с вами, мой господин?
— Ничего, — отрывисто сказал Одгар, пытаясь взять себя в руки. Ему стыдно было признаться в том, что он попросту испугался.
— В таком случае позвольте мне вручить вам письмо.
Сержант подошел к Одгару, невозмутимо положил ему на колени небольшой пакет и удалился, не закрыв за собой дверь.
Одгар взял пакет, подержал в пальцах, словно пытаясь обрести в нем силу, потом встал и запер дверь. Он поднялся к себе в кабинет, украшенный на стене большой картой, уселся за стол, отодвинул в сторону альбом с образцами тканей и пачку деловых писем.
Пакет был запечатан гербом герцога Ларренса. Вот еще одна странность. Какие дела у Ларренса могут быть к скромному торговцу тканями из Мизены?
Дрожащими руками Одгар сломал печать и развернул послание.
«Любезный господин Одгар, — побежали перед его глазами строчки, выведенные твердым, уверенным почерком, — прошу меня простить за долгое молчание: нужно было выждать некоторое время, чтобы дела пришли в равновесие.
Ваша дочь оказала мне честь и вышла за меня замуж. Наш брак был заключен в мире Эльсион Лакар, поэтому мы просим вашего благословения только сейчас. Простите нас и за это. Я приложу все усилия к тому, чтобы Фейнне была счастлива.
Как только появится возможность, мы навестим Вас в Мизене. Настроения в герцогстве пока удерживают нас в замке, но скоро это закончится, и тогда Вы сможете обнять вашу дочь.
Преданный Вам Элизахар, герцог Ларра».
Одгар ощутил легкое головокружение. Элизахар, герцог Ларра? Как такое может быть? Он что, совершил там свой маленький государственный переворот, этот Элизахар? И как это вышло, что он оказался жив?
Одгар схватился за виски, словно пытаясь удержать рвущиеся наружу мысли. Потом протянул руку к колокольчику и позвонил. Вошел не слуга — этот малый околачивался на площади и жадно собирал слухи, в основном слушая разговоры подвыпивших солдат, — а старая нянюшка. Одгар обрадовался ей:
— Садись, голубка. Вот, полюбуйся, какое странное письмо принесли мне в дом.
Он прочитал письмо вслух, внимательно поглядывая на няню поверх верхнего края листка. Лицо старушки приняло мечтательное выражение, а когда Одгар добрался до подписи, содержавшей в себе основную сенсацию послания, няня так и расцвела.
— Ну, я и подозревала нечто подобное! — объявила она торжествующе.
— Что? — Одгар поперхнулся.
— Да уж, происхождение от меня не скроешь, я столько знатных детей выкормила, что в этом разбираюсь, — молвила няня.
Справедливости ради следовало заметить, что няня выкормила самого господина Одгара, а после растила маленькую Фейнне; ни отец, ни дочь не принадлежали к числу знати. Но спорить с нянюшкой Одгар не решился.
— Ты подозревала, что Элизахар знатный человек? — изумленно переспросил Одгар.
Она кивнула.
— И что он в нашу Фейнне влюблен, — добавила она.
— Положим, это и я видел, — оборвал ее хозяин.
Она покачала головой.
— Вот что для меня оказалось новостью — так это то, что он жив! — сказала она.
Одгар понял, что не может больше сдерживаться. Он только успел сказать няне: «Выйди вон». Не хватало еще, чтобы старушка увидела, как хозяин дал волю чувствам. Едва она обиженно удалилась, как он закрыл лицо руками, и рыдание вырвалось из его горла. Фейнне жива, Фейнне вышла замуж! Рядом с этим, то обстоятельство, что ее муж каким-то невероятным образом оказался герцогом Ларра, тускнело и меркло.
Глава двадцать пятая
ДЕНЬ ПРОЛИТИЯ КРОВИ
День возобновления брачных уз эльфийский династии с землей королевства всегда отмечался очень торжественно. Столица заранее украсилась цветочными гирляндами, разноцветными фонарями, пестрыми шатрами. На каждой площади готовилось свое выступление. Театральные и танцевальные труппы целый год отстаивали свое право на участие в празднике.
Практически все прежние контракты на эти выступления были подтверждены регентом, так что Лебовера со своими танцовщиками прибыл в столицу почти за две недели до предстоящего великого события.
Все были возбуждены; среди артистов царило нервное настроение. Лебовера, напротив, казался невозмутимым и даже мрачным. Он весь был поглощен работой над спектаклем, которому, кажется, придавал особенное значение.
— Это будет наше первое выступление при новом царствовании, — объяснял он свою озабоченность. — Важно прийтись по сердцу регенту и его супруге. Вы понимаете, как это важно?
Он обводил их глазами, подолгу задерживая взор на каждом, точно полководец перед битвой. И они кивали, опускали глаза или пожимали плечами, один за другим: Ингалора, Рессан, Софир… Все его выкормыши, его соратники, его друзья.
Рессан, щуря ярко-зеленые глаза, сказал:
— Вряд ли регент или его супруга увидят наше представление. Насколько я представляю себе, регент будет слишком занят жертвоприношением. Прежде он всегда совершал это действо вместе с ее величеством… И возможно, в нынешнем году жертва не будет принята алтарем.
— У регента найдется способ сделать так, чтобы жертву приняли, — возразил Лебовера строго. — Ритуал хоть и проводится всегда всерьез, но все-таки он содержит в себе элемент театрального выступления, а спектакль, как вы понимаете, обладает определенными возможностями…
— Ты хочешь сказать, что регент может вылить на камень кровь своей жены? — сказала танцовщица по имени Дамарис. — Взять с собой в маленьком сосудике, спрятать в рукаве и…
— Это ведь не нашего ума дело, Дамарис, не так ли? — оборвал Лебовера.
— В любом случае регент будет занят, — примирительным тоном молвил Рессан. — А его жена вот-вот должна родить, так что ей тоже будет не до праздника.
— Ты хочешь сказать, дорогой Рессан, — вкрадчиво осведомился Лебовера, — что мы не должны постараться и сделать наш спектакль грандиозным?
— Разве я это говорил? — Рессан пожал плечами.
— В прежние времена нерадивых артистов секли, — сказал Лебовера, глядя в потолок.
— Если бы мы были твоими рабами, Лебовера, ты бы нас бил с утра до вечера, — сказала Ингалора, повисая на жирных плечах хозяина и одаряя его нежнейшим поцелуем.
— Вы все и так мои ничтожные, жалкие рабы… Дьявольское отродье, отпусти меня! — Лебовера с трудом стряхнул ее с себя. — Сегодня привезли мой заказ от художников. Я хочу начать установку декораций на нашей площади.
Согласно контракту, подписанному несколько лет назад и с тех пор постоянно возобновляемому, Лебовере принадлежала маленькая площадь с фонтаном неподалеку от королевского дворца. Площадь эта переходила в его безраздельную собственность на целых пять дней: для подготовки и проведения представления, приуроченного ко дню эльфийской крови.
Сейчас Лебовера был занят только этой работой, и все, что хоть немного выбивалось из его рабочего ритма, выводило хозяина «Тигровой крысы» из себя. В такие времена он с легкостью раздавал пощечины и затрещины. По слухам, одну неуклюжую танцовщицу он велел посадить в ведро и опустить в колодец на целые сутки — дабы она поразмыслила над своим поведением. Выпущенная на свободу, бедная девушка сбежала, и больше никто никогда ее не видел.
Декорации доставили прямо на площадь в двух огромных сундуках. При сундуках имелось пятеро угрюмых грузчиков, коим было велено получить от Лебоверы плату за выполненную работу, а также доставить обратно в лавку оба сундука, буде хозяин труппы откажется оплатить отдельно эту тару.
Лебовера не глядя, швырнул парням два кошелька, набитых монетами. Сам хозяин понятия не имел, сколько в этих мешочках находится денег и какого достоинства там монеты; в дни подготовки главного выступления года Лебовера не имел обыкновения считать деньги и вообще вести разговоры на столь низменные темы.
Грузчики, однако, — люди подневольные, им было велено получить с господина Лебоверы шестьдесят полновесных золотых монет и сверх того — сорок серебряных за сундуки.