Их тут же потянуло друг к другу.
— Поешь о невозможной любви, Субаида?
— Пробую положить на музыку стих аль-Мутамида, чтобы ты не забывал о нашем деле. Мы должны поспешить. Не время отступать.
— А я не забываю, жду подходящего момента. Я завел знакомство с матерью-аббатисой — добрая женщина, — я лечил ее от стоматита. Она уже молилась за меня, думаю, скоро буду пользоваться ее доверием, не сомневайся. Дай время, у нас с тобой общие цели.
— Ты нашел могильные плиты, о которых я тебе рассказывала?
— Мое передвижение по монастырю ограничено, но за садом действительно находятся развалины, — доложил Яго. — Я искал спорынью, чтобы подлечить настоятельницу, и видел, как у одного из входов, которые монахини называют «шелковой лавкой», несколько послушниц, сидевших вокруг колодца, чистили, скребли и выглаживали стилетами, известковыми камнями и кварцевыми кругляками палимпсесты и древние пергаменты. На большинстве были видны остатки греческих, латинских, куфических и арабских письмен, это я понял с одного взгляда, потому что привык к ним еще в Салерно. Очевидно, что они располагают каким-то обширным источником, из которого делают свои scriptoria [79], после того как вычистят и отбелят.
— Ну вот, я же говорила, так оно и есть. Какое варварство! И только одному Богу известно, какие тексты они уничтожили из-за своего невежества!
— Судя по тому, с каким безразличным видом они предаются своему занятию, они действительно не ведают о ценности рукописей, которые так решительно уничтожают. Этим простодушным женщинам, если они на самом деле уничтожают библиотеку владыки твоих снов, работа представляется обыденной и занудной. Поди упрекни их в чем-нибудь.
— И все-таки надо бы прояснить, какую роль здесь играет эта коварная мать Гиомар. Наверняка это все исходит от нее, — убежденно сказала она.
Яго уловил в ее взгляде знакомый блеск несокрушимого упрямства. Он приподнял вуаль, провел пальцами по щекам девушки. Оба восторженно глядели друг на друга несколько мгновений, вместивших вечность, оба погружались в томную негу. Недолгий зимний вечер успел прикоснуться к их головам неясным отсветом. Медик, объятый сомнениями, не смел начать разговор на тему, с которой явился в усадьбу адмирала, но заложница, почуяв что-то, заволновалась. Ее любопытство было вскоре удовлетворено, он решился открыть то, что его беспокоило.
— Ну, говори, — подтолкнула его она. — Ты же явно не в себе.
— Тревожит меня одна вещь, Субаида, — ответил Яго. — Твои предположения подтверждаются, дело серьезное. Ортегилья утверждает, что через границу перешли сразу несколько человек из тех фанатиков. Я не хотел говорить тебе об этом, но такова правда.
Девушка не ответила. Она лишь наградила его понимающим взглядом и извлекла из складок одежды письмо, с которого свисал красный шнурок с печатью темной охры — отличительными знаками, указывавшими на гранадское происхождение послания.
— Здесь новости от моей бабушки Фатимы, их привез Ортега, — сказала она. — Никто еще не знает об этом. Послушай, и тебе станет многое ясно. Время моего заключения кончается, но возникают вопросы совсем другого рода.
Яго заволновался, а заложница, ласково глянув на него, развернула пергамент. От бумаги исходил запах индийского смолистого дерева. Чтение сопровождалось воркованием голубей за окном. Слушать ее голос и понимать содержание таинственного послания было сущим наслаждением.
Именем Бога милосердного и всемилостивого. Пусть он всегда пребудет с тобой, девочка моя. Пишу тебе, моя ненаглядная газель, с террасы Бид-Абуксара, что над воротами Новых Радостей гранадской аль-Хамры [80], предместье аль-Байязина передо мной, и слышу я журчание ручьев. Зима эта выдалась суровой и дождливой, кости мои старые чувствуют непогоду и болят. Вот уже несколько недель беспрерывно идут фахс ас-Сурадик, военные парады, которые проводит твой двоюродный брат Юсуф в канун обороны крепости Гибралтар. После кампании будут заключены новые договоры и контрибуции, посему уже принято решение о благословенном возвращении твоем и твоих двоюродных братьев. Благодарение воле Аллаха.
Я разделяю твою тревогу по поводу казни в Севилье лазутчика. Тебе не надо бояться гнева убийц, потому что душа твоя чиста, моя сладкая крошка. Я навела кое-какие справки, и мне открылись подробности необычного политического заговора. Убийцы эти вступили в сговор с неким жирным и толстобрюхим христианским монахом, который занимается выкупом пленных. Имя его брат Ламберто, по моим сведениям, он поддерживает тайные связи с фанатиками из пещер Сабики, которых уже неоднократно посещал. Случайность? Простые переговоры? От этих грязных людей, жадных и корыстных клерикалов-христиан, можно ожидать любой подлости.
Убийцы — не федаины [81], а простые наемники, они не связаны фатвой, неукоснительным религиозным долгом, налагаемым на них каким-нибудь алимом с целью устранения отлученного или богохульника. Для них ты не представляешь цели.
Ничего мне не пишешь, как идут поиски Священной книги султана аль-Мутамида, поэта Исбилии. Уж не забыла ли ты о священной обязанности? На страницах тех спрятана тайна тайн, на зависть всем нашим братьям по суфизму. Твой покровитель адмирал и сам король могли бы тебе помочь, однако, что бы ты ни предпринимала, никогда не забывай о своем добром имени и безопасности. Я надеюсь скоро прочесть Алькоран вместе с тобой в мечети Гранады и поговорить с улемами на богоугодные темы.
Пусть Аллах прояснит твои глаза и скрасит твое суровое заточение.
Целую в щечки, моя сладкая маленькая газель. Твоя бабушка Фатима.
Яго охватила безудержная радость от сознания того, что убийственные стрелы гранадских фанатиков поменяли свою траекторию, однако во взгляде его тут же появилось недоумение. Ведь речь шла о монахе-махинаторе и о его каких-то идиотских кознях.
— Я чувствовал это, — сознался он, помотав головой. — С момента, когда увидел шутовскую рожу этого монаха в аптеке Арагонцев, когда он шептался с сестрой Гиомар, я так и знал, что речь шла о каких-то темных делах.
— Ты сам убедишься, что сеть плетется ловкими ручками доньи Гиомар, этой лицедейки, а нити прядет неизменная ее госпожа, королева португальская, — подхватила назарийка.
— В голове не укладывается, как эта богомолка осмеливается участвовать в заговоре против безопасности королевства, включая саму корону. А народ-простак обожает ее, ходит к месту ее обитания в монастыре богатых послушниц, ее репутация безупречна.
— Тем не менее там, в этой благородной обители, есть послушницы, которые превратили это богоугодное заведение в бедлам.
Врач нежно приподнял ее подбородок и проникновенно сказал:
— Субаида, дай мне это письмо. Я вижу настоятельную необходимость ознакомить с ним определенный круг влиятельных персон, противостоящих королеве Марии, потому что твоя бабушка затронула проблему серьезной опасности для нашего государства. В такой ключевой момент перед твоим возвращением опора и совет — необходимая вещь.
Девушка, видимо, ждала подобной просьбы, она вложила письмо в его руки и сказала:
— Доверяю твоей осторожности, будь аккуратным, иноверец мой любимый.
Яго, восхищенный ее пониманием, погрузился в ее бездонный взгляд, и пылкое желание забыться в ее объятиях овладело им. В нем безнадежно боролись страсть и почтение к гранадке. Но возможно ли было когда-нибудь разделить с нею жизнь? Впереди их ждало неясное будущее, горькие слезы разлуки — все это он уже предвидел в глубине души. От его уверенности не осталось и следа, он терял над собой контроль перед обольстительными глазами заложницы, которая сильно прижимала его руку к груди.