Дружеское предложение поколебало уверенность молодого человека, но он решился спросить:
— Как вы думаете, что означает эта странная рука, которую видел слуга, это разве не неопровержимое свидетельство?
Тут Церцер неожиданно отстранил бокал с вином. Его живые глазки зажглись и заискрились, он не смог сдержаться и разразился словами:
— Это, конечно, рука, или исламская Хамса, и это меня не удивляет. Речь идет о символе защиты, принятом преимущественно арабскими учеными и алхимиками. — Тон его стал загадочным. — Его называют «рука Фатимы» и применяют в качестве амулета в священных местах, чтобы оградить таким образом имущество или духовные сокровища. В этом у меня нет ни малейшего сомнения, Яго. Но ведь столько лет светлейшие умы искали и не могли найти клад Дар ас-Суры, и вот теперь какая-то детская уловка или простая удача — и мы, возможно, на верном пути.
Яго с нескрываемым удивлением наблюдал за оживившимся советником. Он заставил себя улыбнуться и вперил взгляд в лучезарные голубые глаза Церцера, который улыбался уже дружески и успокоительно.
— Видимо, Всевышнему было угодно, советник, и так было записано в книге наших судеб, что мы станем неким орудием в Его руках в поисках таинственной книги, — согласился молодой человек. — Что ж, рискнем, бросим вызов темноте.
— Завидую вашей решительности, сеньор Яго, но все это только догадки, предположения.
— Но они станут нашей тайной задачей, и я рад вашему участию.
— Итак, вы понимаете, что дело рискованное, — сказал Церцер. — Донья Мария теперь самая могущественная персона в королевстве, более, чем дон Педро, и она не позволит нам так просто проявлять излишнее любопытство перед ее монаршим носом. Кроме того, эта ясновидица Гиомар занимается своими делишками за спиной королевской особы, так что она знает больше, чем это выказывает.
Яго, подумав об их дружбе и взаимной тяге к знаниям, сказал:
— То, что случай свел нас на этой дороге, будет нашим общим секретом и самым увлекательным предприятием, которое мы только могли представить. Вперед, к неизвестности!
Советник с несказанным интересом и безмерной радостью признался:
— Разумеется, Яго, меня это увлекает. Чувствую, что это приключение увенчает пустоту моего неприкаянного существования и стряхнет с меня летаргию и апатию.
Это искреннее признание советника положило конец колебаниям Яго. Его доверие к этому иудею, вообще, судя по всему, мало во что верящему, со временем все больше росло.
Волна удушливого зноя ударила им в лица, когда они вышли на улицу, обсуждая планы и взвешивая риск. Мог он теперь сказать себе, что приступил к выполнению обещания, данного Субаиде? Перед глазами невольно всплыла картинка из индийского трактата о любви, а еще книга, найденная им в подвале, и странный номер на ней. «Тринадцать. Необычное название, необычный номер. Что за этим стоит?»
Он серьезно задумался, без особого энтузиазма, но с пылкой надеждой, что с помощью советника, известного знатока Востока, мог бы установить происхождение той или иной найденной книги; размечтался о том, как бы обрадовалась назарийка счастливой и случайной находке, и это привело его в состояние умиротворения. Однако когда он, расставшись с Церцером, уже подходил к усадьбе Ортегильи, то увидел, что его нетерпеливо поджидает хмурый слуга адмирала Тенорио в ливрее с гербом поверх камзола. Сердце дрогнуло, и он испуганно замер. Верховой передал ему короткое сообщение, отказавшись сказать что-либо еще:
— Мой сеньор Фортун, принцесса Субаида просит вас приехать в загородный дом, и как можно быстрее.
Тревожная мысль пронзила Яго, будто разящая вспышка, настоящая паника сбила с толку, он одеревенел. Не говоря ни слова, он прошел в спальню, обработал себя асептическим окуривателем, надел камзол, штаны и сапоги для верховой езды, взял сумку с инструментами и снадобьями. Взнуздал своего бургундского коня, и они, проскочив мост в Триане, углубились в фиговые сады и плантации Альхарафе, где высился загородный дом семьи Тенорио. В воздухе висел горький запах маслобоен, а в душе его зрели недобрые предчувствия. Почему такая срочность, отчего посыльный избегает его вопросов? Беспощадная чумная болезнь ворвалась в дом адмирала и слуга боится заранее его огорчить?
Тревога поднималась в его душе. Потерять самых дорогих существ в разгар этой страшной эпидемии было бы для него сокрушительным и непереносимым ударом. Он не оглядывался на город, который задыхался позади от собственного зловония; его взгляд привлек серый дым, выделявшийся на вечернем лиловом небосводе. Пришпорив коня, он перешел на быстрый галоп.
Коран Избранного
Когда Яго въехал во двор загородного дома, тревогу его как рукой сняло.
Субаиду он застал посвежевшей, сияющей, ее прелести подчеркивала зихара, расшитая жемчужными нитями, как будто ее бегство под кроны Альхарафе способствовало еще большему расцвету ее красоты. Не помня себя от счастья, они уединились в садах, чуждые всему миру, забыв о чуме. Так прошло неизвестно сколько времени. Кругом стояли серебряные оливы, и могущество ночи неумолимо отсчитывало последние часы их свидания.
— Яго, возлюбленный мой, я покидаю Севилью, — погрустнев, наконец призналась она. — Мои молитвы Мудрейшему и Всемогущественному были услышаны.
— Как, уже? — вскинулся он.
— Сюда прибыл влиятельный визирь Абу Шафар. У стен Севильи он разбил посольский лагерь, чтобы выразить соболезнование дону Педро и поздравить его с коронацией. Он привез дорогие подарки, а также письмо, подписанное султаном Гранады, с предложением нашего возвращения согласно договорам.
Месяцы их счастья враз превращались в грезы о прошлом.
— Значит, моя белокрылая голубка с нежными перышками и золотым клювом вскоре улетит к своему гнездышку. Рано или поздно это должно было случиться, и хотя сердце мое источает горечь, оно одновременно радуется твоему освобождению. Закончилась твоя трагическая история.
— Но как же ее сердце не хочет лететь в одиночестве в родную голубятню.
— Ну что ж, здесь мы вдали от посторонних ушей. У меня вообще-то есть хорошие новости.
Охраняемые верным Хакимом, они созерцали с холмов город, окутанный туманом и омываемый рекой, сады, покачивание рыбацких лодок, очертаниях косых парусов, коней, бродящих по предместью, флаги, трепещущие на крепостных стенах. Он рассказал ей о случайной находке Дар ас-Суры.
— Ты нашел «руку Фатимы»? Это она и есть! Ни малейшего сомнения. Этот знак отводит злые силы и порчу от вещей, имеющих особую ценность для мусульманина. Утверждают даже, что он имеет чудодейственную силу.
Яго в красках описал всю их с Церцером прогулку по помещениям обители ордена цистерцианцев, то, как они попали в залу инфанты, а также последовавший затем разговор с советником.
— Что ты можешь сказать о книге, отмеченной арабским числом тринадцать? Оно что-нибудь значит? Что-то из истории, религии или поэзии?
Субаида, озадаченная вопросом, ответила, взвешивая каждое слово:
— Скажу без ложной скромности, я прочла сотни книг, но никогда в мои руки не попадался исламский трактат под таким названием. Возможно, речь идет о тринадцатом экземпляре какого-то сборника поэм или исламских обрядов. Литература такого рода изобиловала в нашей культуре. Благодарение Аллаху, хоть какие-то книги уцелели!
После пережитых страхов Яго упивался общением со своей подругой, конечно рассказав ей о кончине Фарфана и о том, что ему много приходится заниматься больными чумой. Слезы показались в ее глазах, когда она обнимала Яго с нежностью, омраченной их неминуемым расставанием. Наконец-то уходили в прошлое годы ее тяжкой ссылки, горечи, почетного одиночества в роскоши и — под конец — любви этого лекаря с горящими глазами, который завладел ее сердцем.