Выбрать главу

Яго, совсем не склонный отступать, ответил:

— А мне поможете вы. И даже пойдете со мной.

У Церцера вытянулось лицо.

— Достанете разрешение у дона Лопe или у архиепископа Фуэнтеса, и мы заявимся с очередным визитом к матери аббатисе так же, как и в первый раз. А я, со своей стороны, уговорю Тересу Тенорио, чтобы она развеяла всякие подозрения своей тетушки.

— Ты похож на буйнопомешанного, ну да ладно, будь по-твоему, — сказал советник, фыркнул и, смеясь, покрутил головой.

Лицо Яго расцвело виноватой улыбкой, хотя у него осталось ощущение несказанного удовлетворения от разговора.

* * *

Трепетный огонек фонаря, который несла привратница, освещал путь до капитулярного зала, где их поджидала аббатиса Констанса Тенорио. К звуку шагов добавился бой колоколов, наполнивший помещения своей бестелесной гармонией. Настоятельница монастыря приняла их отчужденно, с необычной чопорной торжественностью. Черная вуаль скрывала ее лицо, она была не одна: ее сопровождала представительная свита, состоявшая из монахини, надзиравшей за послушницами, двух престарелых монахинь и матери ключницы, — компании, излучавшей холодность и недоверие.

Свет четырех больших восковых свечей отражался в витражах окон, усиливая яркость красок на многоцветном изображении Христа. Сладковатый запах ризницы наполнял недвижный воздух залы.

При виде такого приема врачи переглянулись — оба чувствовали разочарование, но надо было держаться с достоинством, хотя они никак не ожидали напускной торжественности.

Настоятельница, сохраняя неприступный вид, на этот раз полностью владела ситуацией.

— Laus Deo [174], — приветствовала она вошедших.

— Хвала Всевышнему, — ответили они порознь. — Аминь.

Церцер полез за пояс, чтобы вручить ей епископское дозволение, однако аббатиса властным жестом остановила его. От такого неожиданного приема впору было растеряться.

— Вам не нужно предъявлять здесь какие-то разрешения, достаточно нам с вами действовать по закону и в открытую. Слишком много кривотолков пережили мы из-за дурного примера этой недостойной женщины, о которой мы искренне полагали, что она обладает божественным даром излечения людей.

— Никогда у нее такого не было, мать аббатиса, — авторитетно заверил Яго. — На самом деле она страдает неизлечимой болезнью и подвергает себя извращенному воздействию галлюциногенных веществ.

— Но ведь она помогала больным? И эти ее предсказания…

— Боже, даже сам сатана занимается пророчествами и излечениями — только с целью обмана, — заметил Церцер.

— Вера способна сдвигать горы, но мы можем вас заверить, что она просто использовала некоторые мудрые мусульманские рецепты для одурачивания наивных людей, которые приходили к ней за помощью.

— Хотя милосердие Господа не знает границ, этой заблудшей овце уготовано вечное наказание, а она еще увлекла за собой целую группу глупых девушек, — заявила донья Констанса. — Даже святая Мария, которой она, бия себя в грудь, была преданна, не сможет уменьшить ее грехов. Этой компании она никогда не простит. Гиомар ввергла в разврат невинных молодых людей и не усомнилась заключить договор с дьяволом. Пусть огонь разбирается с такой душой.

После ее гневных слов повисло гробовое молчание, и эту часть напряженного разговора можно было завершать. Яго мобилизовал все свое обаяние и учтивость:

— Мать Констанса, мы не имели намерения прерывать ваши бдения. Единственное наше желание — найти причину исчезновения одной необычной книги — скажем так, последнего звена в цепи непрерывного познания.

Аббатиса злобно прервала его, откровенно сказав:

— Да, я знаю, зачем вы пришли, мастер Фортун, и не сержусь на вас. Вы хотите вернуть одной иноверке трактат, хранящийся в алькове инфанты. К книге этой приложились демоны, и я сама хотела вынести ее как можно скорее из святой обители. В целом я не одобряю ваших действий, но пусть они останутся на вашей совести.

Тирада прозвучала как гром среди ясного неба, настолько меняя декорации, что оба медика оторопело уставились на настоятельницу. Ошеломленные, они не знали, что сказать, поэтому Яго счел за лучшее перейти на смиренный тон:

— И в самом деле, надо отдать должное вашему уму, уважаемая матушка. Эта книга является предметом давних мечтаний принцессы Субаиды, племянницы султана Гранады Юсуфа, которой оказал гостеприимство ваш брат адмирал дон Хофре и к которой он относился как к своей собственной дочери. Обладание этой книгой могло бы залечить открытые раны в отношениях между Кастилией и Гранадой.

И тут же, как бы желая поскорее отделаться от какого-то неудобного, надоевшего и даже порочащего предмета, монахиня указала на аналой, который был скрыт в тени.

— Вот он, ваш загадочный том номер тринадцать, который вы называете пропавшим звеном, но о котором вы же, непонятно каким образом, знали, — язвительно сказала она. — Однако скажите мне, что же такого особенного в этом дьявольском манускрипте? Мне самой до смерти любопытно.

— Это просто мое предположение, а может быть, и самохвальство, мать аббатиса. Речь идет об одной идее, которая втемяшилась в мою голову как раз в тот момент, когда вы упомянули перед альгвасилом о потерянном тринадцатом томе «Уникального ожерелья». Помните?

Настоятельница монастыря снова изменилась в лице и заговорила дружелюбным тоном:

— Да, конечно… Моя племянница Тереса, которая вчера была у нас, любит эту назарийку, как родную сестру. Но продолжайте, она мне намекнула, что с книгой связана какая-то таинственная легенда.

Яго чувствовал, что разговор складывается, и надеялся на удачу.

— Так оно и есть, — стал объяснять он. — Многие годы иудеи-каббалисты и исламские улемы непрестанно искали ее. Дело в том, что последний монарх династии аббадиев из дворца Биб-Рагель, где ныне и расположен ваш монастырь, образованный и не слишком набожный аль-Мутамид молился на великолепном Коране, уникальном рукописном экземпляре, выполненном знаменитыми каллиграфами Баб-Макараны, славившимися во всем восточном мире своим виртуозным мастерством. И хотя, как известно, на его страницах имеются изображения животных и растений — а это запрещено догматами их неправедной религии, — в одной из сур было скрыто эсхатологическое послание, имеющее важнейшее значение для мусульманской веры. По преданию, одному поэту родом из Сицилии — он был писарем при султане и имел недюжинные таланты — вместе с астрономами и звездочетами удалось расшифровать тайный древний Хэрц — каббалистическое изображение, принадлежавшее халифу Али, зятю пророка Мухаммеда. Они включили написанное в текст этой книги, сохранив послание, чтобы о нем впоследствии узнало человечество.

— Все это мне кажется легендой, лишенной смысла, что вполне в духе еретиков-магометан, мастер Фортун. По правде говоря, я полагала вас более благоразумным человекам, — без обиняков рассудила аббатиса.

— Вы копаетесь там, где можно найти лишь еретические отбросы, — добавила монахиня, надзиравшая за послушницами.

— Может в конечном счете так и оказаться, матушка. Однако фантазии, которые создаются воображением, иногда проявляются в реальности. Подумайте вот над чем. Палачи эмира альморавиды искали эту книгу исключительно для сожжения и не нашли, причем сам он упорно отрицал ее существование. Однако, уже глядя в лицо смерти, он признался своему сицилийскому певцу, что в ночь накануне ареста успел спрятать книгу вместе с другими наиболее ценными томами в «большой каменной раковине» под Дар ас-Сурой. Прошло время, и вот в этот сад знаний вошла грамотная и владевшая несколькими языками донья Беренгуэла и взяла оттуда для себя самые прекрасные цветы. И я вас спрашиваю: какую архитектурную форму имеет это подземное хранилище? Сознайтесь, оно похоже на раковину, не так ли? И разве большинство найденных манускриптов не являются арабскими трактатами? Разве хроники не говорят о том, что на этом самом месте находился «олимп» поэтов, астрономов и других ученых, покровительствуемых аббадийским султаном? Слишком много свидетельств, подтверждающих эти самые предположения.

вернуться

174

Хвала Господу (лат.).