– То есть ваш мудрый совет – это «делай упражнения для брюшного пресса»? – спрашивает Рене 33 с некоторой досадой.
– Да, сделай одолжение, ведь мне достанется твое тело.
– Что еще мне полезно знать?
Рене 63 показывает гостю из прошлого дерево посреди сада.
– Продолжай интересоваться будущим. Это дерево могло бы служить символом времени. Представь, что его корни – это прошлое, ствол – настоящее, ветви – будущее. Прошлое зарыто в землю и плохо различимо, его скорее представляешь, чем по-настоящему видишь. Оно залегает, как длинные корни, глубоко в почве. То ли дело настоящее: оно прочно, на виду, но воплощено в одном лишь стволе. А вот будущее – это все эти многочисленные ветви, ведущие к листьям. Сколько листьев, столько возможных сценариев будущего, они растут по соседству друг с другом и, значит, остро конкурируют. Некоторые листья из-за недостатка света или сока высохнут и опадут. Ветки обломятся. Этих линий будущего больше не будет. Другие ветки, наоборот, продолжат расти и укрепляться, отходя от центрального ствола, они продолжат видимое, прочное, единое настоящее. По мере роста дерева будущие его ветви можно либо поощрять, либо подавлять.
– Куда вы клоните?
– В твоих силах, Рене 33, воздействовать на ветви будущего, что тянутся к небу. Ибо таков важнейший закон, который ты должен усвоить после этого короткого визита: прошлого не изменить, на будущее можно повлиять. Но секунды бегут. Скорее возвращайся, думаю, публика тебя заждалась…
Рене открывает глаза. Зрители по-прежнему сидят в темноте, убаюканные арфой Опал.
Она показывает жестом, что теперь ему, как пилоту самолета, предстоит совершить мягкую посадку, чтобы все пассажиры пришли в себя.
Он чуть заметно кивает и берет микрофон.
– Что ж… Взгляните напоследок на себя в будущем, прежде чем с ним расстаться… Поведайте ему, как вы намерены осуществить на практике совет, полученный от него или от нее…
Опал извлекает из струн арфы еще несколько божественных аккордов.
– А теперь приготовьтесь к возвращению в настоящее… Представьте, что ваш дух снова облачается в повседневную одежду. Начинаю обратный отсчет: пять, четыре, три, два, один, ноль. Все, можете открыть глаза.
Слово «ноль» сопровождается продолжительным арпеджио.
Рене управляет со смартфона режимом освещения в зале. Театральные прожекторы все сильнее светят сквозь сиреневые фильтры. Публика в зале просыпается после третьей медитации с сопровождением, моргая, как после захватывающих сновидений.
– Перво-наперво, – продолжает Рене сладко и внушительно, – чтобы убедиться, что вы вернулись в свое тело, сделайте глубокий вдох. Пощупайте себе лицо, вспомните свои имя и фамилию. После этого постучите себя по ключицам, вот так… – Он стучит себя двумя сложенными пальцами по одному, а затем по другому плечу. Зрителям, кажется, по нраву эта легкая гимнастика.
– Первый вопрос: есть такие, у кого ничего не получилось?
Четверть зала поднимает руку.
– Как вы считаете, почему? Вот вы, мадам, например?
– Я не умею расслабляться. Голова всегда пухнет от мыслей.
– А вы, мсье?
– Я не верю в гипноз. Поэтому для меня все это – спектакль. Я даже подозреваю, что в зале сидят ваши сообщники, создающие впечатление общего порыва и доверия большинства к вашим трюкам.
Не противоречить. Плыть по течению. Улыбаться и не позволять сбить себя с толку.
– Что ж, возможно и такое.
После паузы Рене продолжает:
– Второй вопрос. У кого создалось впечатление, что опыт удался, но полной уверенности в этом у вас нет?
Руку поднимает еще четверть зала, этим людям забавно, что их скромный случай тоже принят во внимание.
– Например, вы, мадам?
– В расслабленном состоянии я кое-что чувствовала и видела, но не переставала спрашивать себя, не игра ли это моего воображения. Это не помешало мне пережить эксперимент во всей полноте. Поэтому я вас спрашиваю: все дело только в моем воображении?
– Понятия не имею. Никто не может с уверенностью утверждать, так это или нет. Ну, и наконец: у кого все прошло по-настоящему хорошо?
Руку поднимает половина зала.
– Кто из вас хочет поделиться?
Встает женщина лет шестидесяти.
– Я отчетливо видела себя в будущем, – заявила она. – Это было мое лицо, только гораздо более морщинистое, мое тело, только уже совсем старческое, наверное, старше девяноста двух лет. Она была… как бы это сказать… большой шутницей. Чувствовалось, что раньше она была любительницей веселой жизни.