— Думаю по тому же, что и ты, — Сокол усмехнулся.
— Ага! Значит, знаешь?! — воскликнул Калика.
— Знаю, — ответил тот. — Ты не темни, скажи, что тебе самому удалось прознать про всё это? А то ведь у меня одни догадки.
— Ну, твои догадки иных разгадок стоят, — ухмыльнулся священник и, утёрши ладонью рот, начал рассказ.
Они проговорили недолго. Выяснилось, что Калика понимал не многим больше чародея — кто идёт на Псков, какова его природа и сила, Василий не знал. Поделиться с товарищем он смог только тем, что донесли до него псковские ходоки.
— Прислали псковичи великое посольство. Попросили защиты от неведомого врага. Самого врага в глаза пока ещё никто не видел. Но над Псковом, якобы, сгустилась тёмная туча, а улицы заволокло смрадным туманом. Говорят, что ночью по городу гуляет нечисть, сея язвы и мор. Кроме того, говорят, знамение странное явилось в небе, ещё до тучи. После него многие, мол, сбежали. Другие вот отправили посольство…
Сокол слушал внимательно, стараясь не упустить ни слова. Борис и вовсе дыхание затаил — надо же как дело оборачивается.
— Больше ничего не знаю, — закончил Калика. — Завтра после обеда дальше поедем. Ты как, колдун? Может вместе? А то мочи никакой нет от этих лизоблюдов.
— Может и вместе. Подумаю до утра, с княжичем вон переговорю, — ответил Сокол и спросил. — А свита твоя не заест? Когда искал тебя, этот твой Микифор одарил таким взглядом, что я почувствовал, будто уже на костре поджариваюсь.
— Да уж, — согласился Калика. — Они и меня заели до самых печёнок. Что ж, завтра посмотрим. Быть может, образуется всё…
Как только священник ушёл, Борис набросился на чародея с расспросами.
— А правду говорят, будто этот клобук, Калике от самого Папы Римского достался?
— Нет, — усмехнулся Сокол. — Вместо Папы Римского — так будет вернее. От императора, василевса царьградского, получил он этот убор головной. И, полагаю, не просто регалию получил. Со смыслом подарок был сделан. Рассчитывал император бросить семечко истинной веры туда, где не помешают ему взрасти враги и еретики. Рассчитывал со временем новую столицу обрести. Старая-то вот-вот падёт. Не от сабель султанских, так от золота латинского. А на севере увиделось ему убежище истинной веры.
— Так что, выходит, Калика — Римский Папа?
— Новгородский, — усмехнулся Сокол, но добавил серьёзно: — И то сказать, чем Авиньон-то лучше?[5]
Калика как в воду глядел. Утром, пока он ещё спал, большая часть сопровождающих священника людей исчезла со двора.
Сокол заподозрил неладное уже на подходе к комнате архиепископа, когда не обнаружил обычных охранников. Поднимаясь по лестнице, он услышал мощный рёв Калики.
— Уроды! — раздавалось наверху. — Коты блудливые! Сбежали! Струхнули, изменники, стервы!
Сокол открыл дверь и, шагнув, тут же с хрустом раздавил ногой черепок. Он огляделся. Весь пол был усыпан битой утварью. Калика стоял посреди комнаты в подряснике и с криком швырял о стены всё, что попадало ему под руку. Глина крошилась, с шорохом рассыпаясь по полу. Серебро звенело и бренчало, помятые кубки и блюда разлетались от стен во все стороны.
Помимо самого Василия в комнате находилось ещё два человека. В углу съёжился от страха, прикрыв голову руками, маленький и толстый псковский монашек. Ему ещё не доводилось видеть Калику в гневе, отчего выглядел он не на шутку перепуганным. Худой и долговязый владычный скоморох, напротив, восседал в кресле, взирая с улыбкой на буйство хозяина. В его глазах играли бесята и, похоже, он полностью одобрял действия архиепископа.
— Кишки мерзавцам выпущу! — продолжал Калика. — Микифор, собака, тоже сбежал.
— Исполать тебе, Григорий, — спокойно поздоровался Сокол, намеренно назвав Калику старым мирским именем.
Тот на мгновение затих, уставился на чародея ничего не соображающим взглядом. Сокол же поднял с пола кубок, кое-как выправил и, обнаружив стоящий вне досягаемости священника кувшин, налил себе вина.
— Бросили владыку! — несколько тише, без прежнего задора, крикнул Калика. — Сбежали, Иудины дети!
Он хрястнул о стену последнюю плошку и уселся на стул.
— Зачем кричишь-то? — спросил, глотнув вино, Сокол. — Сам же намедни жаловался, дескать, достали они тебя до самых печёнок. Вот и радуйся, что сбежали.
— Ты чего пришёл? — мрачно спросил Калика, немного отдышавшись.
— Да вот подумал над твоим вчерашним предложением, что надо бы нам вместе в Псков отправиться, — ответил Сокол. — Ну и решился. Дело-то серьёзное. Тем более, как я вижу, свиты у тебя изрядно поубавилось. Что, совсем никого из охраны не осталось?
— А! — махнул Василий рукой. — Двое разбойников остались. Они не из микифоровского отряда, при мне служат. Вот и не ушли вместе со всеми. Да эти ещё вот двое, — Калика кивнул головой на скомороха с монахом. — Ну какие из них, к бесу, охранники?
К полудню они уже выбрались на непривычно пустующую псковскую дорогу.
Во главе маленького отряда ехала повозка архиепископа, запряженная двумя резвыми низкорослыми лошадками. Укрывшись серым шерстяным плащом под небольшим навесом лежал Калика. Лошадьми правил монашек, единственный в отряде псковитянин. Возле него сидел скоморох.
Два молодых и красивых воина сопровождали повозку верхом. Посмотреть со стороны — не иначе два верных сына следуют со своим старым отцом. На самом же деле Митрий и Прохор попали к священнику не по доброй воле. Ещё совсем недавно они повольничали — грабили города и сёла, торговали между грабежами, торговали по-честному, без обмана, затем вновь грабили. Но попались таки. От посадского суда их спас Василий — себе на службу определил для исправления. Лет на пять.
Позади этой, значительно поредевшей за минувшую ночь, свиты, ехали, беседуя, Сокол и Борис. Юноша, обнаружил в чародее целую бездну знаний и всю дорогу засыпал его вопросами.
— Эх, владыка, хлебнем в Пскове лиха. Сперва прогнали, потом прозрели, раскаялись, позвали, в ноги упали… — принялся дурачиться Скоморох.
Монашек покосился на него, но ничего не сказал. А чего тут скажешь. Виноваты псковичи перед архиепископом. Действительно — прогнали его лет десять назад. А теперь знамения страх нагнали, туман пошёл мор сеять. Одумались. Снарядили посольство великое — бояр, священников, молодших, его вот, монаха, взяли. Василий старой обиды не забыл — никого не принял ни бояр, ни священников. Только ему, монаху презренному, дозволил дело изложить. Только его одного и взял с собой.
После полудня отряд остановился, увидев знамение. Небольшое белое облачко закрыло на миг солнце, а когда светило вынырнуло, оно оказалось не одно. На чистом голубом небе явилось разом пять Солнц, и вокруг них ярко пылало огненное кольцо.
Монах, непрерывно крестясь, принялся бормотать молитвы. Все остальные (кроме Сокола) перекрестились лишь раз и, прикрыв руками глаза, рассматривали чудо.
А ближе к вечеру они увидели тучу. Она висела над землёй без движения. Со стороны Порхова виднелся один её край, другого же видно не было. Где-то там под тучей стоял Псков. И Сокол понял, что, наконец, достиг своей цели.
Глава третья
Канун
Мещера. Июнь 6860 года.
Не скоро руки до поисков Елены дошли. Колдуны всё никак договориться не могли, спорили день и ночь, издёргались, переругались. Мена тоже сама не своя ходила. Наконец, плюнув на несговорчивых собратьев, решила вплотную заняться племянницей Вихря.
Тут выяснилось, что судьба Елены не одну только владычицу озаботила. Не успела Мена с мыслями собраться, как в дом Сокола постучали.
Молодой парень спросил чародея, а, узнав, что тот по делам уехал, сильно расстроился.
— Вот же, хотел помощи попросить, — вздохнул гость. — Совсем недавно он нас из одной беды выручил, а и другая пришла.
— Кого вас, что за беда? — ведунье не терпелось избавиться от просителя, и проще всего было выслушать дело, а потом посоветовать заглянуть через недельку-другую.
5
В 1309-1378 гг. резиденция понтифика находилась во французском городе Авиньон (так называемое «Авиньонское пленение пап»)